— Можно и до колен.

— А пошли!

Дамочку Бланш высмотрела в конце "улицы", и даже издалека оказалось нетрудно разглядеть вагон, в который вошла она. Женщина и впрямь оказалось сильно увлечённой косметикой: кто-то очень терпеливый помог ей разделить волосы в причёске на тонкие пряди и каждую столь же терпеливо окрасил в отдельный цвет флуоресцентной палитры. Пока мы знакомились, я насчитала все семь цветов "каждого охотника", который "желает знать", и плюс к тому их оттенки. Вышло очень даже оригинально и симпатично — рабочая палитра художника, рисующего праздничный салют. Верхнюю половину лица красотка расписала как полумаску — в небесно-синих тонах, а в нижней ограничилась чёткой прорисовкой рта в сиреневато-розовых тонах. В общем, я сразу определила красотку как топ-модель (охраняла такую как-то) и не ошиблась. Наша новая знакомая, как и все жители подземки, жаждала информации и впечатлений, поэтому без лишних слов провела нас "домой".

Так что Бланш не ошиблась. Зеркало у Канди, действительно, было. И не одно. Закуток, в котором девушка занималась "живописью", сплошь состоял из зеркал. Канди увела Бланш знакомиться с личными запасами косметики, а я осталась в зеркальной комнатке среди толпы своих двойников.

36.

Тысячи раз смотрела в зеркало. А зеркало смотрело в меня. Почему ни разу не задумалась взглянуть на себя, сместив уровень зрения на проникающий? Понадобился Имбри, чтобы напомнить об элементарном.

Мельком вспомнилось зеркало в портунском отеле. Зеркало, перед которым я очнулась после припадка — растерзанная, в разгромленном номере. Удивительно, что майор всё-таки взял меня на Персей…

Мои двойники, невысокие женщины в жёстких комбинезонах военного образца, всматривались в меня тяжело и оценивающе. Я сосредоточилась — и зеркальная комнатка, неплохо освещённая, померкла до сумерек. Левая рука сама поднялась к голове, чтобы провести надо лбом и глазами закрывающий знак. Правая встретилась с ней в плавном развороте и наложила сверху знак жесточайшего самоконтроля. Комната ещё больше потемнела, но себя я видела отчётливо. Ещё глубже. Комната исчезла… Словно освещённые солнцем, остались со мной мои отражения. А вокруг них — движения иллюзорной снежной метели.

Глубже. Двойники растаяли. Продолжалось лишь энергетическое движение полевой структуры.

Я погрузилась в изучение бегущих, порхающих линий. Структура рвалась обратиться в хаос — закрывающие знаки держали её в определённых границах. Теперь, когда я "видела", я бы навесила ещё парочку. Но приходилось мириться и с тем количеством, которое есть. Времени оставалось маловато.

Вскоре я мысленно проникла в собственное энергополе и начала считывать информацию. Легко определила структуры собственного "я", затем внедрённого чумовика — сейчас-то я понимала, кто это; и почти неуловимо — линии внутреннего голоса. С ним я так и не разобралась. Слишком зыбкая структура не давала определить, что собой "внутренний голос" представляет. Но что был он, как я и чумовик, отдельной личностью, сомневаться не приходилось.

Определив все три структуры, я принялась за знаки. Они проявлялись, едва я начинала фокусировать взгляд. К собственному удивлению, я обнаружила, что буквально укрыта знаковыми узорами. Кроме привычных, о которых помнила и которые обновляла, тело облепили знаки незнакомые. Они и правда были достаточно старые, но крепкие. Во всяком случае их давность на эффективности не сказывалась. Узоры, ими образованные, мне ничего не говорили. Если верить Имбри, один из них был узором верности. Который?

Узоры облепляли меня сетью. Разбираться в них сейчас, когда с минуты на минуту могут вызвать, не очень хотелось. Ладно, подождём более спокойного случая. А пока… Я расслабила знаки, сдерживающие чумовика. Неистребимое женское любопытство подзуживало. Как же… Что там сомнительная страничка прошлого — и жадное желание выяснить, кто во мне — оборотень или "акула"? Хотя по некоторым признакам я уже подозревала — кто, тем не менее жаждала подтверждения… И даже сейчас не хотела признаваться себе, что любопытство сильнее.

Веки вдруг отяжелели так, что не смогла удержать их, и глаза закрылись. Через секунды веки одеревенели до бесчувственности, но на мысль подняться — откликнулись. Синевато-серые, мраморные глаза чумовика уставились в зеркало. Мгновением позже засвербило и свело лопатки. Вырванный из небытия чумовик, не разбирая, где он и что с ним, поспешно принялся вылезать из кокона человеческого тела. Выпученные круглые глаза быстро дёргались по сторонам, наконец сфокусировались на зеркальном отражении напротив. Полусогнутая левая рука жёстко вытянулась вниз от тяжести — ладонь превратилась в когтистую, морщинистую лапу. Это спрятанные в пальцах лезвия, которые я оставила как неплохое оружие и которыми так восхищалась Бланш, принялись обретать свой первоначальный облик. Пока ещё с усилием я приподняла неимоверно тяжёлую руку. В зеркале отразилось совершенное оружие для ближнего боя — каменные когти, вдобавок усиленные тончайшим лезвием по краям.

Странная мысль уколола словно издалека: "А в тренировочных играх Лекса Берёзы ты неплохо обошлась и без этого довеска".

Знаки я всё ещё видела, удерживая перед глазами два пространства. Спокойно отметила, как ответом на эту мысль качнулся узор, удерживающий во мне чумовика, услышала его гневный рык, а мраморные глаза отражения облились кровавой яростью.

А затем я почувствовала беспокойство в границах третьего пространства — места, называемого Нижней Андромедой. Первая вспышка, слабая, находилась далеко от меня. Вторая — ярче и ближе. Но вторая не стояла на месте, а быстро приближалась. Контролируя первые два пространства, я уточнила горящее пятно — быстро приближающегося Имбри. Второе, не такое яркое, скорее — едва теплящееся, — лейтенант Тайгер. Вытянувшись напряжённой свечой и продолжая трансформироваться, я считала с обоих пятен: Имбри встревожен из-за меня, лейтенант — пока сам не понимает, что заставляет его нервничать в пространстве подземного города, но уже нащупывает нить, которая может связать его со мной.