А какъ же я найду?

Я, говоритъ, съ тобой Аонюшку отпущу. Попрощался солдатъ, пошелъ. Шелъ, шелъ, приходитъ къ морю. У моря стоитъ народъ и корабли съ товарами. <А хлба нтъ, сть нечего и ждутъ вс корабля съ провизіей>. Подошелъ солдатъ и спрашиваетъ: что вы здсь длаете. Да вотъ, говорятъ, вышла у насъ провизія, ждемъ корабля, a сть нечего, 3-и сутки голодаемъ. <Поговорили съ нимъ.> Сталъ у нихъ спрашивать солдатъ, нтъ ли у нихъ того не знай чего. Не стали съ нимъ говорить. Не до торговли намъ теперь, мы 3 дни не ли. Веллъ солдатъ Аонюшк покормить ихъ. Сейчасъ разбгался Аонюшка, всмъ хлба, каши принесъ, всхъ накормилъ. Поли корабельщики. Сталъ опять у нихъ солдатъ спрашивать того не знай чего. И сказали корабельщики: есть-то у насъ есть, да не продажное — только голодны мы, продай намъ Аонюшку, мы тогда и свое продадимъ.

Подумалъ солдатъ: какъ я своего шурина, брата, вдь онъ жен братъ. Нтъ, говоритъ, не продажный. Услыхалъ это Аонюшка, отозвалъ въ сторонку солдата: продай, говоритъ, меня, я убгу, только ничего у нихъ не бери, а только пустой барабанъ. Послушалъ солдатъ Аонюшки, продалъ его и дали ему корабельщики пустой барабанъ. Взялъ солдатъ пустой барабанъ и пошелъ домой.

Прошелъ день, и вздумалъ: Охъ, гд-то мой Аонюшка? и его жалко, да и самому сть хочется. Только подумалъ, а Аонюшка и тутъ. Я здсь, зятекъ. И накормилъ его. Полъ солдатъ и сталъ спрашивать: на что этотъ барабанъ. Поглядлъ бы, что это. Аонюшка и говоритъ: а ты ударь по не[мъ] и вотъ увидишь. Взялъ солдатъ палочку, ударилъ, глядь — со всхъ сторонъ войско бжитъ и два жандарма прибжали. Ну, говорятъ, а безъ насъ досталъ ты того не знай чего. Теперь ты всему голова.

Распрощался солдатъ съ Аонюшкой оставилъ все это войско и ушелъ отъ нихъ. Шелъ, шелъ, пришелъ домой.

Надо его работой замучить, чтобы онъ либо ее сюда перевелъ, либо вовсе бы въ работ извелся и она бы вдовой осталась. Задали Емельяну работу такую, что двоимъ впору. Захотлось Емельяну къ жен, понатужился, кончилъ къ вечеру. Увидалъ прикащикъ, что кончилъ, задалъ ему въ четверо. Прибжалъ Емельянъ домой, — бда говоритъ, замучаютъ работой. — Не робй, говоритъ жена, все успешь. Пошелъ на утро Емельянъ опять и посплъ сдлать, пришелъ домой ночевать. А къ утру опять на работ. Стали еще прибавлять работы Емельяну. Да что ни зададутъ, онъ все къ сроку сдлаетъ.

Позвалъ царь придворныхъ. Что жъ, говоритъ, вы ничего не придумаете. Или я васъ задаромъ хлбомъ кормлю. Придумайте такъ, чтобы было по-моему и чтобы можно было мн Емельянову жену взять. Не могу безъ нея жить. Подумали придворные и придумали и говорятъ: Вотъ что. По всему, говорятъ, мы видимъ, что въ жен Емельяна колдовство есть. Отъ нея у него сила берется всякую работу сдлать. Надо ему такое дло задать, чтобъ ей нельзя ему помочь. Мы вотъ что придумали. Призови ты Емельяна и вели ему въ одну ночь противъ дворца соборъ построить. Согласился царь, послалъ за Емельяномъ.

Ну, говоритъ, слышалъ я, что ты что только вздумаешь съ женой — все сдлать можешь.

Тутъ есть особенность. Особенность эта еще рзче бросается въ глаза потому, что ученый одинъ ржетъ лягушекъ и отравляетъ собакъ и можетъ это длать, не страдая за лягушекъ и собакъ, потому что корчащаяся лягушка и препарированная живая собака даютъ ему отвтъ на вопросъ, годами неотступно занимающій его. Но для изслдованій соціологическихъ употребляются люди неученые: по переписи ходитъ молодежь-студенты. Они должны къ умирающимъ отъ нищеты и погибающимъ отъ хоть, скажемъ, равнодушія общества людямъ относиться такъ же спокойно, какъ ученые къ лягушкамъ и собакамъ. Отъ нихъ требуется, чтобы они усвоили себ равнодушіе ученаго, не имя на то права. Сравненіе между собакой, умирающей подъ ножемъ экспериментатора, и счетчика, переходящаго изъ дома милліонера въ подвалъ, гд лежитъ больной солдатъ безъ хлба, совсмъ не такъ далеко, какъ кажется; оно даже вовсе не далеко, оно не сравненіе, а тождество. Экспериментатору стоитъ только вынуть капсюлю изъ горла собаки и пустить ее, а счетчику стоитъ только вынуть 3 р. и оставить на койк. Экспериментаторъ не длаетъ это только отъ того, что его дло важне жизни собаки, но студентъ не можетъ этаго сказать.

<Скажу все, что я думаю. Это не только особенность — это безобразіе, это ужасъ, это больше этаго — это глупость.

2000 молодыхъ людей ходитъ теперь и будутъ ходить по Москв, длая соціологическіе исслдованія, и пріучаться къ тому чтобы видть безумную роскошь рядомъ съ еще боле непонятной нищетой и будутъ учтиво спрашивать: «какъ васъ зовутъ, чмъ занимаетесь?» «Умираю съ голоду». И слыша этотъ отвтъ, они учтиво будутъ проходить мимо, говоря: «сдлайте одолженье, умирайте съ голоду, только потрудитесь сказать, до или посл 12 вы умерли съ голоду». Вдь это больше, чмъ особенность. Это нехорошо.

Другая особенность — и важная — та, что то, къ чему стремится наука соціологіи, не достижимо однимъ путемъ науки. Наука стремится къ тому, чтобы, постигнувъ законы человческихъ обществъ, указать ихъ всмъ и учредить общество такъ, чтобы было наибольшее возможное благо для всхъ. Вдь цль эта достигается другимъ путемъ. Я не только могу себ представить, я знаю людей, для которыхъ смыслъ жизни только въ томъ, чтобы отдавать другимъ все и самую жизнь свою. Ну что, если бы такихъ людей было много, цль науки достигалась бы другимъ путемъ. Скажу прямо свою мысль. Цль науки соціологіи, какъ и всхъ наукъ, гд-то впереди, и мы ее опредлить не можемъ. И путь этотъ короче, и путь этотъ радостенъ, и дло это важне науки.>

Я близко поглядлся въ это зеркало, и то, что увидалъ, ужаснуло бы меня, если бы я не видлъ, что все, что такъ страшно, все можетъ быть исправлено. Все можетъ быть исправлено, если мы отдлимъ хорошенько научный интересъ отъ нашего жизненного и поймемъ, что только ученые могутъ спокойно обращаться съ цифрами, которые они вызовутъ, а что эти цифры для насъ совсмъ другое: они вопіютъ къ намъ и зовутъ насъ къ дятельности. Положимъ, мы еще не видали себя въ зеркал, но зеркало уже подносятъ къ намъ, и мы знали смутно все, что мы увидали, и намъ надо поправиться.