Мы привыкли и не видимъ нелпости мотива податей всякихъ, и прямыхъ и косвенныхъ, собираемыхъ насиліемъ, a вдь стоитъ только опомниться, чтобы ужаснуться передъ этой нелпостью. Положимъ, у насъ самое прекрасное правительство, представляющее наилучшимъ образомъ волю народа, но я никогда не хожу въ храмы и не люблю ихъ, никогда не боялся и не боюсь нмцевъ. Какъ-же меня заставить платить за храмы и за войну съ нмцами? А если можно заставить платить за то, чего я не хочу, то очевидно, что я рабъ и всегда буду рабомъ, если только не буду хозяиномъ. Налоги государственные, взысканные насильно, — вотъ источникъ рабства. Если бы были мытари-откупщики, народъ бы былъ въ рабств у Кесаря и мытарей; если не будетъ установленныхъ мытарей, то будутъ вольные, т, которые будутъ отбирать для казны и для себя и еще боле усилятъ рабство.

Петровками мы затяли участвовать въ самой легкой и пріятной работ — въ покос. Работа была — покосъ артельный, снятый у землевладльца. Было три косы, мы — нсколько насъ было — четвертая коса. И такъ какъ дло было артельное, мы должны были принять участіе во всей работ. Работа была около дома, и мы приходили въ обдъ и вечеромъ домой и потому участвовали въ той и въ другой жизни [...]

Косцы были: первый 48-ми лтній сильный худой мужикъ, лучшій косецъ въ деревн, съ большой семьей, но еще не женаты были сыновья. Для него покосъ ршалъ вопросъ — продать жеребенка на зиму или нтъ. Другой — молодой мужикъ, живущій въ живейныхъ извощикахъ, отдлившійся отъ большой семьи. Для него вопросъ былъ въ томъ: на своемъ ли сн работать зиму или на покупномъ? Третій — сапожникъ дворовый, маленькій, энергичный человкъ 40 лтъ. Самъ уже лтъ 30-ти отъ рода научился косить и не отстаетъ отъ лучшихъ косцовъ. Всю жизнь пилъ и пьянствовалъ. Два года, какъ бросилъ пить. Женатъ на крестьянк, у него трое малыхъ дтей. Для него прямо стоялъ вопросъ: имть ли на зиму корову для ребятъ, или пробиться безъ молока. Работали вс до крайней напряженности, т. е. такъ, что всякій разъ передъ концомъ упряжки я видлъ, что не я одинъ, но и другіе еле-еле, пошатываясь, проходили послдніе ряды. Но они еще и кром этой работы должны были длать и другую неотложную работу. Сапожникъ вечеркомъ тому подкинетъ подметку, тому заплатку поставить. Нельзя отбивать народъ. Одинъ разъ, когда мы сошлись посл обда, молодого мужика не было. Сапожникъ сказалъ мн, что онъ скородитъ. Пропустивъ часъ или полтора работы, онъ прибжалъ, запыхавшись, и взялся за работу, какъ бы наверстывая пропущенное. Нельзя было не заскородить, загрубла бы земля, а послать ему некого. Вотъ онъ безъ отдыха посл обда създилъ и заскородилъ свою полниву.

На второй или на третій день нашей работы пришло воскресенье. Я спросилъ — будемъ ли мы работать? «Какъ же не работать? Одно время въ году пропустишь — не вернешь. Съ утра, какъ ободняетъ, бабы выйдутъ гресть, а мы копнить». Это воскресенье мы вышли копнить, но Григорья не было, онъ прибжалъ въ обдъ. Онъ съ утра създилъ въ Тулу къ сыну за деньгами и купилъ нужное. Работа была не только напряженная, но неустанная. Очевидно, мужики работали изъ послднихъ силъ. Они не только выдавали въ эту работу весь запасъ своей скудной пищи, но и прежніе запасы: они худли. Съ этого воскресенья началась работа мужицкая и бабья. Утромъ мы косили, а въ обдъ присоединялись къ бабамъ грести въ валы и копнить. Въ середин покоса, посл дождя, когда оказалось много подкошеннаго и промоченнаго сна, надо было раскидывать копны, сушить и поскоре ухватывать, скопнить разстроенное. Ршили выдти на косу по дв бабы. На мою косу я попробовалъ было пригласить домашнихъ женщинъ и двушекъ, но оказалось, что он такъ были слабы, лнивы и неловки, что он только насмшили мужиковъ и бабъ, и я долженъ былъ на свою косу нанимать двухъ поденныхъ. Съ моей доли выходили поденныя, но съ доли косцовъ выходили ихъ домашнія.

Какъ всякій человкъ, немножко одаренный способностью обдумывать и обобщать окружающія его явленія, я съ молоду еще много разъ задумывался надъ условіями экономической жизни нашего общества и, чтобы уяснить себ представлявшіеся мн вопросы, обращался къ наук. Это повторялось въ моей жизни раза 3, и всякій разъ я, почитавъ Бастіа, Милля, Лассаля, Прудона, Маркса, недочитавъ всего, бросалъ книгу и говорилъ себ, что или я глупъ и неспособенъ или все, что написано въ этихъ книгахъ, есть величайшій вздоръ. Въ глубин души признавалъ эти книги за вздоръ, но въ разговорахъ о политической экономіи съ образованными и учеными по этой части людьми я признавалъ себя несвдующимъ. Такъ это продолжалось до послдняго времени, когда мн ясно представился вопросъ: почему одни люди работаютъ черезъ силу ненужную имъ работу, a другіе могутъ заставлять другихъ работать эту работу. Вопросъ этотъ сталъ передо мною не изъ празднаго любопытства, a ршеніе его связалось для меня съ ршеніемъ нравственнаго, религіознаго вопроса: почему экономическая жизнь человческихъ обществъ сложилась въ формы, противныя и разуму и совсти и выгодамъ людей? И я сталъ, какъ умлъ, ршать этотъ вопросъ. Зная, что существуетъ цлая наука, обладающая горою книгъ объ этомъ предмет, зная, что эта самая наука въ послднее время находится даже въ гоненіи у правительства и консерваторовъ за то, что она выставляетъ такія положенія, въ которыхъ высказывается несправедливость и неправильность современнаго строя, я, разумется, обратился къ этой наук и къ живымъ представителямъ ея и къ ея писателямъ для разршенія моего вопроса. Но — удивительное дло — я не только не получилъ какого-нибудь отвта, но я убдился, что чмъ дальше я шелъ за положеніями и выводами науки, тмъ больше я удалялся отъ возможности разршенія вопроса.

Мало того, я встртилъ въ этой наук положенія прямо ложныя, софизмы, очень неискусно составленные прямо для того, чтобы лишить изслдователей науки возможности какого-нибудь объясненія; кром того, вся эта наука складывалась изъ положеній, вытекающихъ не столько изъ наблюденій или обобщеній, сколько изъ полемики. Являлось положеніе странное, дикое и объясненіе его тогда только длалось возможно, когда узнавали, что были или есть положенія совершенно противныя.

Стоитъ открыть какой-нибудь курсъ политической экономіи и посмотрть оглавленіе.

Наука въ своихъ уклоненіяхъ отъ исполненія своего дла не только закидывается въ сторону, но прямо пятится назадъ. И этотъ пріемъ политическая экономія употребляетъ всегда безъ исключенія.

О счастливы, тысячу разъ блаженны люди, не прошедшіе черезъ развращающую, вывихивающую мозги школу нашего Европейскаго Талмуда, такъ называемой науки, и счастливы, тысячу разъ блаженны писатели, которые могутъ обращаться къ простымъ, не одуреннымъ наукою людямь. Я не имю этаго счастья и имю дло съ тми людьми, которые второе слово говорятъ: а наука! которые рады поврить здравому смыслу, но не смютъ этаго сдлать, не справившись съ наукой. И нельзя имъ не говорить этаго, потому что знаютъ ли они или не знаютъ науки, они твердо знаютъ, зачмъ нужна эта наука. Они знаютъ, что наука эта очень хорошо объясняетъ и оправдываетъ существующiй порядокъ вещей. Стоить только пристать къ ней, и будешь правъ. Наука же есть великое дло. Наука это хоть не сама истина, а то, что замняетъ ее. И жрецы этой науки — сила, авторитетъ, такой-же, какой былъ когда-то авторитетъ церкви.

И потому, хочешь — не хочешь, говоря той публик, къ которой я обращаюсь, надо говорить словами науки, надо предвидть т не возраженія, но вилянія, которыя длаетъ наука, и — волей-неволей — анализировать эти положенія науки, то, что я и пытался длать.

Трудъ этотъ облегчало для меня подобное же изслдованіе одной изъ наукъ, къ которой я нсколько лтъ тому назадъ былъ также неизбжно приведенъ, какъ теперь къ изслдованію политической экономіи. Я говорю о богословіи. Изслдованіе богословія не только помогло, но сдлало мн чрезвычайно легкимъ изслдованіе политической экономіи. Какъ ни странно это кажется, какъ ни далеки кажутся эти науки одна отъ другой, и та и другая наука построены на тхъ же основаніяхъ, имютъ ту же цль и употребляютъ т же самые пріемы, съ тою только разницею, что богословіе старе, благороднее и все таки умне, политическая же экономія моложе, подле и гораздо глупе, такъ что распутать софизмы политической экономіи посл практики, которую я пріобрлъ при изслдованіи политической экономіи, мн было гораздо легче.

Основами политической экономіи, такъ же какъ и богословія, служитъ не что-нибудь дйствительно существующее и потому понятное каждому простому человку, a извстныя отвлеченія, не имющія прямаго, простаго значенія, а получающіяся ею только вслдствіи искусственнаго опредленія. Отвлеченія эти приводятся въ связь, составляютъ догматъ вры, и вся наука состоитъ только въ томъ, чтобы всякаго рода софизмами убдить людей въ дйствительности этихъ фикцій, отвлечь ихъ вниманіе отъ сущности дла. Основныя фикціи, на которыхъ строится политическая экономія, слдующія: