** № 16.

Всякая двушка, выходя за нечистаго мущину, выше его, а между тмъ онъ то смотритъ на нее съ высоты своего величія безнравственности и старается образовать ее по своему.

Она выше мущины и двушкой и становясь женщиной. Продолжаетъ быть выше еще и потому, что у женщины, какъ только она начинаетъ рожать, есть дло настоящее, а у мущины его нтъ. Женщина, рожая, кормя, твердо убждена, что она, длая это, исполняетъ волю Божью, а мущина, хоть бы онъ предсдательствовалъ въ нмецкомъ рейстаг, или строилъ мостъ черезъ Миссисипи, или командовалъ милліонной арміей, или открывалъ новыя бактеріи или фонографы, не можетъ имть той увренности. [161]И женщина видитъ это. Никакіе мудрецы не убдятъ ее въ томъ, что произнести рчь въ парламент, сдлать смотръ войскамъ, докончить опытъ культивированія бактерій также важно, какъ накормить кричащаго ребенка. И разъ убдившись въ этомъ, она, какъ человкъ необразованный, мало мыслящій, убдившись, что мужская дятельность нашего круга ниже ея, считаетъ, что эта ея дятельность есть высшая на свт дятельность, тогда какъ эта ея дятельность есть ни высшая ни низшая, а совершенно безразличная дятельность, которая можетъ быть и прекрасной и отвратительной, смотря по тому, что въ нее вложатъ, т. е. что въ томъ, чтобы рожать, кормить и воспитывать дтей, нтъ ничего ни хорошаго, ни дурнаго, какъ нтъ ничего ни хорошаго ни дурнаго въ томъ, чтобы двигать мускулами, а хорошее и дурное только въ томъ, для чего воспитывать дтей, какъ и въ томъ, для чего двигать мускулами.

**№ 17.

— Вася, опомнись, что ты? Что съ тобой? Ничего нтъ, ничего, ничего. Клянусь.

Я бы еще помедлилъ, но эта ложь подожгла еще мое бшенство. «Ну чтожъ, ее, а потомъ себя».

— Не лги, мерзавка, — завопилъ я и выстрлилъ разъ и два. Она вскрикнула и упала на полъ. И въ ту же минуту вбжала няня.

— Я убилъ ее, — сказалъ я. И въ это время въ двери показалась Лизанька въ одной рубашенк съ ужасными глазами. Я встртился съ ней глазами, и бшенство мое прошло. Я повернулся и пошелъ въ кабинетъ и сталъ курить, дрожа всмъ тломъ и ничего не понимая и ничего не думая. Я слышалъ, что тамъ что то возились. Слышалъ, какъ пріхалъ Егоръ съ корзинкой. Онъ внесъ въ кабинетъ корзинку.

— Слышалъ? Я убилъ жену, — сказалъ я ему. — Скажи дворнику, чтобъ далъ знать въ полицію.

Онъ ничего не сказалъ и ушелъ. Я опять сталъ курить, прислушиваясь къ звукамъ въ квартир. Кто то пришелъ. Я думалъ, что полиція, и придетъ ко мн, но это былъ докторъ. Вдругъ скрипнула дверь. А можетъ быть, это она, и ничего не было; но это была не она, шаги были чужіе. «Да, теперь надо и себя», сказалъ я себ, но я говорилъ это, но зналъ, что я не убью себя. Однако я всталъ и взялъ опять въ руки револьверъ. Въ дверь вошла няня. Няня въ кофточк вошла робко и сказала, что она меня зоветъ къ себ. Да вдь я убилъ ее. Няня вдругъ заплакала (а она была прехолодный и непріятный человкъ).

— Васъ просятъ. Он въ постели. Докторъ перевязалъ. Едва ли живы будутъ, очень слабы, — сказала она, какъ бы говоря о болзни независимой отъ меня.

«Да, если нужно будетъ, то всегда успю», сказалъ я себ и положилъ револьверъ. «Фразы. Гримасы. Ну, да Богъ съ ней. Пойду». Только что я вошелъ, странный запахъ пороха поразилъ меня. Проходя по коридору мимо дтской, я опять увидалъ Л[изаньку]. Она смотрла на меня испуганными глазами. Мн показалось даже, что тутъ были и другіе — вс пятеро смотрли на меня. Я подошелъ къ двери, и горничная тотчасъ же изнутри отворила мн и вышла. Она лежала на нашей двуспальной постели, на моей даже постели, къ ней былъ легче подходъ. Она лежала на высоко поднятыхъ за спиною подушкахъ въ кофт блой, не застегнутой, съ открытой грудью, на которой видна была повязка раны. Но не это поразило меня. Прежде и больше всего меня поразило ее распухшее и синющее по отекамъ лицо, часть носа и подъ глазомъ. Это было послдствіе удара моего локтемъ, когда она хотла удерживать меня. Этотъ видъ былъ ужасенъ. Мн стало гадко, но еще не жалко.

XX.....

Жалко мн стало только тогда, когда глаза наши встретились. Такое было жалкое, забитое, усмиренное, покорное лицо. Боже, что какъ я ошибся?!» подумалъ я.

Она поманила меня и начала тихо-тихо. Я подошелъ вплоть. Не спуская съ меня взгляда, она тихо-тихо проговорила:

— Прости, Вася.

И это слово, этотъ взглядъ, очевидно умирающей, не нуждающейся уже ни въ чемъ женщины сразу убили во мн животное, то одно и тоже животное, которое испытывало къ ней то, что кощунственно называется среди насъ любовью, и то животное, которое убило ее. Я въ первый разъ увидалъ въ ней человка, сестру, и не могу выразить того чувства умиленія и любви, которое я испыталъ къ ней.

— Прости меня, я виновата, но я не могла, я не могла, я не знаю, что со мной сдлалось. Прости.

Я молчалъ, потому, что не могъ говорить. Изуродованное лицо сморщилось.

— Зачмъ это все было? Прости.

— Я не могу прощать, я отмстилъ, — сказалъ я.

— Какъ? — вдругъ вскрикнула она, приподнялась, и глаза ея заблестли лихорадочно. — И ты говоришь, что [162]я умру? Нтъ, нтъ, я не умру. Я не хочу. Я не могу. Я бы хорошо жила. Я искуплю.

Потомъ сдлался бредъ. Она стала пугаться, кричать.

— Стрляй! я не боюсь, только всхъ убей. [163]Ушелъ! ушелъ!

Про дтей только она не вспомнила ни разу ни въ бреду ни въ свтлыя минуты. Она не узнала даже Л[изаньку], которая прорвалась къ ней. Я не видалъ, какъ она умерла въ тотъ же день, къ полдню. Меня въ 8 часовъ отвезли въ часть, а оттуда въ острогъ. И тамъ то, просидя эти 11 мсяцевъ, дожидаясь суда, я обдумалъ себя, свое прошедшее и понялъ его.

Мы долго сидли молча. Онъ всхлипывалъ и трясся молча передо мной. Лицо его сдлалось тонкое, длинное и ротъ во всю ширину его.

— Да, — сказалъ онъ вдругъ. — Если бы я зналъ, что знаю теперь, какъ я былъ [бы] счастливъ и какъ бы она могла быть счастлива. Я бы не женился на ней ни за что. И ни на комъ не женился бы.

Опять мы долго молчали.

— Да-съ, вотъ что я сдлалъ и вотъ что я пережилъ. Такъ я знаю, что такое половыя отношенія. <Если шекеры правы, половыя отношенія въ нашемъ обществ должны быть регулированы, теперь же они совсмъ безъ контроля.> Прежде, когда былъ домострой, были религіозныя врованія, опредлявшія брачныя отношенія, было опредленіе этихъ отношеній, но теперь, когда не врятъ больше, нтъ никакого опредленія ихъ. А сходиться мущинамъ и женщинамъ хочется отъ праздности и отъ того, что имъ внушено, что это есть нкотораго рода partie de plaisir. [164]Вотъ они и сходятся, a основаній, на которыхъ бы они могли сходиться, нтъ никакихъ, кром животнаго удовольствія. Они это называютъ любовью, но дло отъ этаго не изменяется. Вотъ какой-то жидъ написалъ книгу: «Convenzionelle Luegen». Условныя лжи, которая считается всми передовой, и тамъ онъ прямо совтуетъ людямъ спуститься опять назадъ съ той ступени развитія, въ семейномъ отношеніи доведшей людей до единобрачія, и спуститься опять въ половой развратъ, только назвавъ половое влеченіе хорошимъ словомъ — любовью. Но назадъ люди не ходятъ и не бросаютъ завоеваннаго. И въ этомъ отношеніи людямъ надо идти не назадъ, но впередъ. И знаете, я право думаю, что шекеры правы.