Не успевает он подняться, а женщины уже знают, что он от Анны.

– Говори, – требует Джоанна, – высокая или низкая?

– Ни то ни другое.

– Я слыхала, высокая. Бледная, как поганка.

– Так и есть.

– Говорят, она очень грациозна, превосходно танцует.

– Мы не танцевали.

– А сам ты что думаешь? – вступает Мерси. – Правда ли, что она евангельской веры?

Он пожимает плечами:

– И не молились.

Алиса, маленькая племянница:

– Какое на ней было платье?

А вот наряд он готов расписать в деталях – от чепца до подола, от ступней до мизинцев: что, откуда и почем. Анна носит круглый чепец по французской моде, который выгодно подчеркивает тонкие скулы. Это объяснение женщины принимают с неодобрением, несмотря на тон, деловой и холодный.

– Она вам не понравилась? – спрашивает Алиса. Понравилась – не понравилась, не мне судить, да и тебе, Алиса, не советую, говорит он, тормоша племянницу и заставляя ее визжать от хохота. Наш хозяин сегодня в духе, говорит малышка Джо. А эта беличья отделка, начинает Мерси. Серая, отвечает он. А, серая, вздыхает Алиса и морщит носик. Должна сказать, ты стоял очень близко, замечает Джоанна.

– А зубы у нее хорошие? – спрашивает Мерси.

– Ради Бога, женщина! Когда она их в меня вонзит, я тебе сообщу.

Когда кардинал узнает, что Норфолк готов примчаться в Ричмонд и разорвать его собственными зубами, то, смеясь, замечает:

– Мать честная! Коли так, Томас, пора ехать.

Однако чтобы двинуться на север, Вулси нужны деньги. Проблема изложена королевскому совету, в котором нет согласья. Споры продолжаются и при нем.

– Нельзя же, – восклицает Чарльз Брэндон, – чтобы архиепископ пробирался на свою интронизацию [36] тишком, словно лакей, стащивший ложки!

– Если бы ложки! – взрывается Норфолк. – Да он объел всю Англию, стянул скатерть и, клянусь Богом, вылакал винный погреб!

Генрих умеет быть неуловимым. Как-то раз, придя на аудиенцию к королю, Кромвель был вынужден довольствоваться обществом королевского секретаря.

– Садитесь, – говорит Гардинер, – слушайте. И держите себя в руках, пока я не закончу.

Он смотрит, как Гардинер снует по комнате, Стивен – полуденный демон: вихляя конечностями, каждой черточкой источая яд. Ручищи огромные, волосатые, а когда Стивен сжимает кулак и упирает в ладонь, костяшки хрустят.

Уходя, он уносит с собой слова Гардинера вместе с заключенной в них злобой. На пороге оборачивается, мягко улыбается:

– Ваш кузен кланяется вам.

Гардинер смотрит на него. Брови топорщатся, как собачий загривок. Неужто Кромвель смеет…

– Нет, не король, – успокаивает он секретаря. – Не его величество. Я говорил о вашем кузене Ричарде Уильямсе.

– Никакой он мне не родственник! – выпаливает Гардинер.

– Полноте! Быть королевским бастардом – не позор. По крайней мере, так считают в моей семье.

– В вашей семье? Да что вы понимаете о пристойности? Я не желаю знать этого юнца, не собираюсь с ним водиться и не намерен ему помогать!

– Право, незачем утруждаться. С недавних пор он зовет себя Ричардом Кромвелем.

Уходя – на сей раз окончательно, – он добавляет:

– Пусть совесть вас не гложет, Стивен. Я присмотрю за Ричардом. Ему вы, возможно, и родственник. Но не мне.

Он улыбается, но внутри все кипит от ярости, словно в кровь впрыснули яд и она стала бесцветной, как у змеи. Дома он хватает в охапку Рейфа Сэдлера и лохматит тому волосы.

– Вот и пойми: мальчик или еж? Ричард, Рейф, я полон раскаяния.

– На то и пост, – замечает Рейф.

– Как бы мне хотелось обрести спокойствие! Проникнуть в курятник, не задев ни перышка. Меньше походить на дядю Норфолка и больше – на Марлинспайка.

Долгий разговор с Ричардом, который хохочет над его валлийским. Когда-то знакомые выражения стерлись из памяти, и он то и дело жульничает: произносит английские слова на валлийский манер. Племянницам достаются браслеты с жемчугами и кораллами, купленные давно, да недосуг было подарить. Он спускается на кухню и весело отдает приказания.

Затем собирает слуг и приказчиков.

– Мы должны все продумать заранее, смягчить кардиналу дорожные тяготы. Передвигаться будем медленно, дабы народ мог выразить его милости свое почтение. Страстную неделю кардинал проведет в Питерборо, оттуда, с остановками, доберется до Саутвелла, где наметим дальнейший путь к Йорку. Комнаты в Саутвеллском дворце вполне пригодны для жилья, однако не мешало бы нанять строителей…

Джордж Кавендиш говорит, что кардинал проводит время в молитвах, в обществе угодливых ричмондских монахов, которые без устали расписывают его милости благотворное воздействие шипов, впивающихся в плоть, сладость соли, щедро насыпаемой на раны, изысканный вкус хлеба с водой и унылые радости самобичевания.