Шрифт:
Ужин завершен, гости выходят в ранние сумерки.
– Что, слишком рано разошлись? – спрашивает он Бонвизи.
– Томас Мор – мой старинный приятель. Вам не следовало на него нападать.
– Выходит, я испортил ужин? А сами пригласили Монмаута, думаете, он не воспринял это как нападение?
– Нет, Хемфри Монмаут тоже мой друг.
– А я?
– И вы.
Они плавно переходят на итальянский.
– Расскажите, что вы знаете о Томасе Уайетте.
Три года назад Уайетта неожиданно приставили к дипломатической миссии в Италии. Там ему пришлось несладко, но сейчас не о том. Почему его отослали от двора в такой спешке, вот что хотелось бы знать.
– А, Уайетт и леди Анна. Старая история.
Возможно, соглашается он и рассказывает Бонвизи о лютнисте Марке, который уверен, что Уайетт спал с Анной. Если лакеи и слуги по всей Европе вовсю чешут языками, неужто король не ведает?
– Наверное, в этом и заключается искусство правителя – знать, когда нужно закрыть уши. А Уайетт красавчик, – замечает Бонвизи, – правда, в вашем, английском духе. Высокий, светловолосый, мои земляки на него не надышатся. Откуда вы их берете? Самоуверенный малый да еще и поэт!
Он смеется: его друг Бонвизи, как все итальянцы, не может выговорить «Уайетт» – у него получается «Гуйетт», или что-то в этом роде. Когда-то в добрые старые времена Хоквуд, рыцарь графа Эссекса, отправился в Италию, чтобы грабить и насиловать, – итальянцы выговаривали его имя как Акуто, то есть Игла.
– Да, но Анне… – С его точки зрения, она не их тех женщин, что падки на мужскую красоту. – В те времена Анне нужен был муж: имя, положение, позволявшее ей торговаться с королем, заманивать его в свои сети. Уайетт женат. Что он мог ей предложить?
– Стихи? – спрашивает купец. – Он оставил Англию не только ради дипломатической карьеры. Анна измучила его. Он больше не смел находиться с ней в одной комнате, в одном дворце. – Итальянец трясет головой. – Странный народ эти англичане!
– И не говорите!
– Вам следует быть осторожней. Ее семейство не знает удержу. Они говорят, обойдемся без папы. Почему бы не подписать брачный контракт без его участия?
– Что ж, это поможет сдвинуть дело с мертвой точки.
– Попробуйте засахаренный миндаль.
Он улыбается.
– Томмазо, могу я дать вам совет? – спрашивает Бонвизи. – С кардиналом покончено.
– Не будьте так уверены.
– Если бы вы его не любили, вы бы и сами это поняли.
– Я видел от кардинала только добро.
– Но сейчас его место на севере.
– Его затравят. Спросите послов. Спросите Шапюи. Спросите, о ком их донесения. Они в Ишере, они в Ричмонде. Toujours les dépêches . В тех депешах – про нас.
– Вы только вообразите, в чем его обвиняют! В незаконном правлении!
– Понимаю, – вздыхает он.
– И что вы думаете делать?
– Пожалуй, посоветую ему вести себя потише.
Бонвизи смеется.
– Ах, Томас! Вы же прекрасно понимаете: как только кардинал отправится на север, вы останетесь без хозяина. Вас привечает король, но долго это не продлится. Сейчас вы нужны ему, чтобы торговаться с кардиналом. А что потом?
Он отвечает не сразу.
– Король любит меня.
– Король – любовник ветреный.
– Не для Анны.
– Вот тут я и хочу вас предостеречь. Нет, не из-за Гуйетта, не из-за досужих сплетен, а потому, что скоро все закончится. Она уступит ему, она всего лишь женщина… подумайте, каким глупцом выставил себя тот, кто связывал свои надежды с ее сестрой.
– Да уж.
Он обводит глазами комнату. Вот здесь сидел лорд-канцлер, слева от него – голодные купцы, справа – новый посол. Здесь Генри Монмаут, еретик. Здесь Антонио Бонвизи. Здесь Томас Кромвель. А вот места для призраков: вкрадчивого толстяка Суффолка, Норфолка, звякающего реликвариями и восклицающего: «Клянусь мессой!» Вот место короля и маленькой мужественной королевы, оголодавшей в пост – ее чрево содрогается под прочной броней платья. А вот леди Анна: беспокойные черные глаза всегда в движении, она ничего не ест, она все замечает, теребя нитку жемчуга на тонкой шее. Вот место для Уильяма Тиндейла, вот – для папы; Климент смотрит на засахаренную айву, порезанную слишком крупно, и его губы – губы Медичи – кривятся. А вот, сочась елеем и жиром, сидит брат Мартин Лютер: хмуро оглядывает собравшихся, сплевывая рыбьи кости.
Входит слуга.
– Мастер, вас спрашивают двое юных джентльменов.
Он поднимает глаза.
– Да?
– Мастер Ричард Кромвель и мастер Рейф. Они пришли вместе со слугами, чтобы отвести вас домой.
Он понимает, ужин был предупреждением: отступись. Он еще вспомнит эту роковую расстановку: окажется ли она роковой? Нежный шорох и шепот камней, дальний грохот оседающих стен и крушащейся штукатурки, валунов, кромсающих хрупкие черепа. Звук, с которым на головы рушится крыша христианского мира.