– Человек с бомбой в самолете? – засмеялась Мидж.

Присмотревшись, я уже смог различить их. Мидж была тоньше и гораздо бледнее, она казалась хрупкой, а Нэнси сильной. Но, если бы рядом не стояла сестра, то не создавалось бы впечатления, что Мидж так тяжело больна.

– Надеюсь, с первой и последней бомбой, – вздохнул я.

– Эта была слишком близка. – Мидж поежилась.

Колин налил сестрам “Дюбоне”, а себе – виски.

– Бомбы, драки… Теперь ты получил представление, что такое скачки.

– Столько событий, не то что обработка полей, – согласился я.

– Обработка полей? Это скучная работа? – удивилась Мидж.

– Скучная и опасная. До смерти надоедает таскаться по шесть часов в день над пустыми полями то вверх, то вниз… Понимаете, летать приходится очень низко, не дай Бог на секунду задремать, а от скуки нападает зевота. В один прекрасный день человек теряет осторожность, задевает землю крылом и ломает дорогую машину. После этого его популярность у хозяев падает ниже нулевой отметки.

– Что с вами и случилось? – засмеялась Нэнси.

– Нет… Однажды я в воздухе на секунду заснул, а проснулся в двадцати футах от опоры электропередачи. Я миновал ее в нескольких миллиметрах. После этого я ушел, пока цел.

– Ничего, – засмеялась Мидж, – зато следующий самолет вы разломили так, что даже кусочков не осталось.

Все трое засмеялись. Дружная, спаянная семья.

Колин рассказал об истории с Кенни Бейстом, и сестры сочувственно охали, а я казался себе симулянтом. Ведь Колин постоянно доводил себя до изнеможения, Мидж была неизлечимо больна, а у меня всего-то несколько небольших синяков.

Обед состоял из горячих жареных цыплят и зеленого салата, а на десерт – крупно нарезанный сыр. Мы ели на кухне, положив локти на темно-алый стол и обгладывая кости. Ни разу за все эти долгие тоскливые годы я не проводил вечер так приятно.

– О чем вы думаете? – спросила Нэнси. – В этот момент?

– Делал зарубку на память: всегда заболевать в Кэмбридже.

– Не надо ничего придумывать, – сказала Мидж. – Просто приходите в любое время. – Она досмотрела на сестру и брата, словно ища у них поддержки, и оба кивнули. – Всегда, когда захотите.

Застарелое предостерегающее чувство зашевелилось в голове: не увлекайся, не давай себе волю, не рискуй.

Не увлекайся.

– Ничего лучшего я не хотел бы, – ответил я, сам не понимая, на самом ли деле это так.

Девушки отнесли тарелки в мойку и приготовили кофе. Нэнси осторожно наливала сливки до самого верха чашки.

– Вы думаете, бомба и вправду предназначалась Колину? – вдруг спросила она.

– Не знаю. – Я пожал плечами. – Так же точно она могла предназначаться майору Тайдермену, или Энни Вилларс, или Голденбергу. Или даже Кенни Бейсту. Ведь никто не знал, что он решит обратно ехать на машине, а не лететь. А может быть, бомба предназначалась фирме... “Дерридаун”, если вы понимаете, что я имею в виду. Если бы Колин погиб, то “Дерридауну”, скорее всего, пришел бы конец.

– Не понимаю, почему кому-то может прийти в голову убить Колина. – Мидж вопросительно взглянула на меня. – Конечно, многие ему завидуют, но одно дело завидовать, а другое – убить пять человек.

– Все так спокойно относятся к этой бомбе, – вдруг взорвалась Нэнси. – Этот проклятый тип подложил бомбу, теперь крутится где-то рядом, никто не знает, что он сделает в следующий раз, и никто его не ищет. Ведь это сумасшедший, его надо изолировать.

– Не представляю, как его можно найти, – спокойно перебил ее Колин. – И, по-моему, он не станет рисковать во второй раз.

– Господи, ты же... ты... страус! – с горечью воскликнула Нэнси. – Тебе не приходит в голову, что из-за тебя подложили бомбу в самолет? И какая же должна быть для этого чрезвычайная причина, пусть даже этот человек сумасшедший? И если у него тогда ничего не получилось, все равно это причина давит на него, и что, ты думаешь, мы с Мидж должны делать, если в следующий раз ты разлетишься на куски?

Я заметил, что Мидж с состраданием и пониманием относится к страху Нэнси. Рано или поздно Нэнси придется потерять сестру. Ей невыносима мысль, что угроза нависла и над братом.

– Этого не случится, – спокойно сказал Колин.

Сестры посмотрели на него, а потом на меня. Наступило долгое-долгое молчание. Затем Мидж взяла грудную дужку цыпленка и, зажав один конец, предложила мне отломить. Я ухитрился так держать косточку, чтобы длинный конец остался в кулаке у Мидж.

– Я задумала, – серьезно сказала она, – чтобы Колин перестал стричь ногти на ногах в ванне.

Меня уложили на диване в кабинете Колина, заставленном призами, полученными на скачках, полками и шкафами с книгами. На стенах в аккуратных рамках висели фотографии лошадей на финише и владельцев, с гордым видом ведущих победителей получать награду. Копыта лошадей всю ночь стучали у меня в голове, но к утру я спокойно уснул.