– Это очень подходяще, — заметила мисс Эйри. — почему они делают из этого тайну?

– Некоторым это нравится, — ответила миссис Дауэс, — это придает живости всему, делает их ухаживания тайными.

– Да, это только придает остроты их еде, — вставила миссис Гудинаф. — Но я не думаю, что Молли Гибсон из этого сорта людей.

– Гибсоны всегда держали себя высоко? — воскликнула миссис Дауэс скорее спрашивая, нежели утверждая. — Миссис Гибсон заезжала ко мне.

– Да, вы, похоже, будете пациенткой доктора, — вставила миссис Гудинаф.

– Она показалась мне очень любезной, хотя она настолько близка с графиней и семьей из Тауэрса. И сама по себе леди, обедает поздно, я слышала, все со вкусом.

– Со вкусом! Ее вкус весьма отличается от того, к которому привык Боб Гибсон, ее муж, когда впервые приехал сюда — был рад перекусить бараньим ребрышком у себя в кабинете, я не уверена, что у него везде были камины. Тогда мы звали его Боб Гибсон, но сейчас никто не осмелится назвать его Бобом. Я бы скорее назвала его грязнулей!

– Думаю, это очень плохо для мисс Гибсон! — сказала одна дама, скорее беспокоясь о том, чтобы вернуть разговор к более интересному моменту. Но как только миссис Гудинаф услышала это обычное замечание по поводу сделанного ею разоблачения, она накинулась на говорившую.

– Не так уж плохо, и я попрошу вас об одолжении не употреблять таких слов в адрес Молли Гибсон, поскольку мне известна вся ее жизнь. Это странно, если хотите. Девочкой я сама была странной, я даже не притрагивалась к тарелке собранного крыжовника, но я непременно должна была пойти, прятаться за кустом и собирать ягоды для себя. Это склонность некоторых людей, хотя не может быть, чтобы мисс Браунинг принимала ухаживания под носом у своей семьи. Как я уже сказала, я была удивлена подобной склонности у Молли Гибсон, я бы подумала, что это скорее похоже на ту красотку Синтию, как ее называют. Было время, я готова была поклясться, что именно на нее мистер Престон положил глаз. А теперь, дамы, я пожелаю вам доброй ночи. Я не выношу терять время, и я рискую тем, что Салли позволит свече в фонаре догореть до жира, вместо того, чтобы затушить ее, как я сказала ей сделать, если она станет дожидаться меня.

Поэтому, отвесив формальные поклоны, дамы разошлись, не забыв поблагодарить миссис Дауэс за приятно проведенный вечер. Старомодный этикет был в ходу в те дни.

[1] Строка из стихотворения «Покинутая деревня» О. Голдсмита. Пер. А. Парина.

[2] По поводу пустяка (фр.)

Вернувшись в Холлингфорд, мистер Гибсон обнаружил, что у него накопилось много дел, он был весьма недоволен последствиями двухдневного отдыха, который в результате обернулся чрезмерной занятостью на следующей неделе. У него даже не нашлось времени поговорить с семьей, поскольку нужно было тотчас же отправляться по неотложным случаям. Но Молли ухитрилась задержать его в холле, где стояла, протягивая ему пальто, и пока он одевался, она прошептала:

– Папа! Мистер Осборн Хэмли приходил вчера повидаться с тобой. Он выглядел очень больным, и он явно боялся за себя.

Мистер Гибсон обернулся и мгновение смотрел на нее, но все, что он сказал, было:

– Я поеду и навещу его. Не рассказывай своей маме, куда я поехал. Я надеюсь, ты не говорила ей об этом?

– Нет, — ответила Молли, она рассказала миссис Гибсон только о приходе Осборна, но не о причине его визита.

– Не говори ничего, не нужно. Я подумаю об этом, возможно, я не могу поехать сегодня… но я поеду.

Что-то в поведении отца привело Молли в уныние, поскольку она убедила себя, что явная болезнь Осборна частично происходит от "нервов", подразумевая под этим мнимость. Она вспомнила о выражении удовольствия на его лице при виде растерянной мисс Фиби и подумала о том, что никто, верящий в то, что находится в опасности, не мог бы бросать такие веселые взгляды, как это сделал он. Но увидев, как серьезен отец, она снова вспомнила о потрясении, которое испытала при первом взгляде на изменившегося Осборна. Все это время миссис Гибсон была занята чтением писем от Синтии, которые мистер Гибсон привез из Лондона. Почтовые расходы были слишком высокими, поэтому люди хватались за любую возможность передать письмо с оказией. А Синтия в спешке сборов забыла много вещей и теперь прислала список одежды, которая ей требовалась. Молли удивлялась, что письмо адресовано не ей, но она не понимала ту сдержанность, которая возникла в душе Синтии по отношению к ней. Сама Синтия боролась с этим чувством и старалась победить его, называя себя "неблагодарной", но правда была в том, что она полагала, будто Молли уже невысокого мнения о ней, и не могла не отворачиваться от той, которая знала о вещах, позорящих ее. Но ей хорошо была известна решимость Молли и готовность действовать в неприятной ситуации в ее интересах. Она знала, что Молли никогда не вспомнит о прошлых ошибках и трудностях, но все же осознание, что добрая, честная девушка узнала, что сестра хранит тайны, угрожающие репутации, охладило отношение Синтии к ней. Упрекая себя за неблагодарность, она не могла не радоваться, что находится далеко от Молли. Ей было неловко говорить с ней так, как будто ничего не случилось. Было неудобно писать ей о забытых лентах и кружевах, когда их последний разговор вызвал такие неистовые проявления чувств. Поэтому миссис Гибсон держала список в руке и зачитывала небольшие фрагменты новостей, которые были перемешаны с требованиями Синтии.

– Хелен не может быть очень больна, — заметила наконец Молли, — иначе бы Синтия не нуждалась в розовом муслине и венке из маргариток.

– Я не понимаю, что из этого следует, — ответила миссис Гибсон довольно резко. — Хелен не будет настолько эгоистична, чтобы привязать Синтию к своей юбке, как бы больна она ни была. Я бы не чувствовала, что мой долг позволить Синтии поехать в Лондон, если бы думала, что ей придется постоянно находиться в угнетающей атмосфере комнаты больной. Кроме того, Хелен должно пойти на пользу, что Синтия приезжает с радостными, приятными рассказами о балах, на которых она бывала… даже если Синтии не нравилось веселиться, мне бы хотелось, чтобы она пожертвовала собой и выходила в свет, как можно чаще, ради самой Хелен. Моя идея ухода за больными состоит в том, что не должно всегда думать о собственных чувствах и желаниях, а делать то, что наилучшим образом послужит развлечению больного в часы скуки. Вероятно, только нескольким людям пришлось так глубоко обдумывать эту тему, как это сделала я.

Миссис Гибсон решила, что здесь уместно вздохнуть, прежде чем снова вернуться к чтению письма Синтии. Насколько Молли могла понять из этого довольно неясного послания, прочитанного ей вслух очень бессвязно, Синтия была вполне довольна и рада быть полезной и утешать Хелен, но в то же время охотно соглашалась на бесконечные увеселения, которые во множестве устраивались в лондонском доме ее дяди, даже в мертвый сезон года. Миссис Гибсон наткнулась на имя мистера Хендерсона и затем продолжила непрерывно бормотать "гм-гм-гм" себе под нос, что звучало очень таинственно, но что можно было бы пропустить, поскольку все, что сказала Синтия о нем, это: "Мать мистера Хендерсона посоветовала моей тете проконсультироваться у некоего доктора Дональдсона, который, говорят, очень искусен в таких случаях, как у Хелен, но мой дядя недостаточно уверен в его профессиональной этике и т. д.". Затем последовало очень нежное послание для Молли, которое подразумевало нечто большее, чем выражения благодарности за хлопоты, предпринятые ею ради Синтии. На этом письмо заканчивалось, и Молли ушла немного разочарованной, не зная, почему.