– Что именно? — переспросила мисс Браунинг, по-прежнему стоя прямо, как судья в центре зала заседаний.

– Ну… ходили слухи, что Молли передала ему письмо.

– Кому ему? Как мне понять историю, рассказанную так нелепо? — мисс Браунинг села на ближайший стул и приготовилась, насколько могла, быть терпеливой.

– Ему, это мистеру Престону. И это может быть правдой, потому что я потеряла ее из виду, когда хотела спросить, как она думает, будет ли голубой цвет казаться зеленым при свете свечи, поскольку молодой человек сказал, что будет, а она перебежала улицу, и миссис Гудинаф как раз входила в лавку, когда она передавала ему письмо.

Страдания мисс Браунинг сдержали ее гнев, поэтому она всего лишь сказала: — Фиби, я думаю, ты сведешь меня с ума. Расскажи же мне, что ты узнала от миссис Дауэс, разумно и связно хотя бы раз в жизни.

– Я стараюсь изо всех сил рассказать тебе все так, как оно случилось.

– Что ты узнала от миссис Дауэс?

– Что Молли и мистер Престон встречались, словно служанка с садовником: встречались в неподходящее время и безлюдных местах, она падала в обморок ему на руки, они выходили поздно вечером вместе, писали друг другу, незаметно передавая письма из рук в руки. Вот то, о чем я говорила, сестра, однажды я почти увидела, как это происходило. Я увидела своими собственными глазами, как она бежит через улицу к лавке Гринстеда, где находился он, поскольку мы только что вышли оттуда; с письмом в руке, которого у нее не оказалось, когда она вернулась запыхавшаяся и покрасневшая. Но в то время я ничего такого не думала, но теперь весь город говорит об этом, ужасный стыд, и говорят, что они должны пожениться, — мисс Фиби снова разрыдалась, но внезапно вздрогнула от хорошей оплеухи. Мисс Браунинг стояла над ней, почти дрожа от гнева.

– Фиби, если я когда-либо снова услышу от тебя подобные вещи, я выгоню тебя из дома в ту же минуту.

– Я только передала то, что говорила миссис Дауэс, и ты спросила меня, что именно, — ответила мисс Фиби кротко и смиренно. — Дороти, тебе не следовало этого делать.

– Неважно, следовало или не следовало. Сейчас дело не в этом. Что я должна решить, так это как остановить все эти лживые слухи.

– Но, Дороти, они вовсе не лживые… если ты называешь их так. Боюсь, некоторые слухи правдивы, хотя когда миссис Дауэс пересказала мне их, я придерживалась мнения, что это все ложь.

– Если я пойду к миссис Дауэс, и она повторит их мне, боюсь, я влеплю ей пощечину или оплеуху, поскольку не смогу вынести, чтобы о дочери бедной Мэри говорили так, словно их взбудоражила новость о двухголовом поросенке Джеймса Хоррокса, — заметила мисс Браунинг, рассуждая вслух. — Это причинит вред вместо пользы. Фиби, мне, в самом деле, жаль, что я дала тебе оплеуху, только я снова это сделаю, если ты скажешь подобное, — Фиби села рядом с сестрой, взяла ее морщинистую руку и начала гладить, тем самым она принимала раскаяние сестры. — Если я поговорю с Молли, девочка станет это отрицать, словно она вполовину такая же никчемная, как о ней говорят. А если не поговорю, она лишь изведет себя до смерти. Нет, этого не стоит делать. Миссис Гудинаф — ослица, даже если мне удастся убедить ее, она не сможет убедить кого-то другого. Нет. Миссис Дауэс, которая рассказала тебе, расскажет мне, и я свяжу себе руки и буду обречена сохранить мир. И когда я услышу то, что должно быть услышано, я передам дело в руки мистера Гибсона. Вот, что я сделаю. Поэтому, Фиби, тебе бесполезно говорить что-либо против этого, я не стану тебя слушать.

Мисс Браунинг отправилась к миссис Дауэс и начала достаточно вежливо расспрашивать ее о ходящих в Холлингфорде слухах, касательно Молли и мистера Престона. И миссис Дауэс, попав в ловушку, рассказала обо всех настоящих и вымышленных обстоятельствах истории, совершенно не подозревая о грозе, что готова была разразиться над ней, как только она замолчит. Но миссис Дауэс не имела долгой привычки благоговения перед мисс Браунинг, которой придерживалось большинство холлингфордских дам. Она защищала себя и собственную правоту, разглашая новый скандал, в который по ее словам, она не верит, в отличие от многих. И привела такое множество свидетельств, подтверждавших правоту ее слов, что мисс Браунинг была почти подавлена, и когда миссис Дауэс покончила с собственными оправданиями, ее собеседница сидела молчаливая и несчастная.

– Что ж! — произнесла она наконец, поднимаясь со стула. — Мне очень жаль, что я дожила до этого дня. Для меня это стало ударом, как будто я услышала о проступках собственной плоти и крови. Я полагаю, мне следует извиниться перед вами, миссис Дауэс, за свои слова. Но я не решусь это сделать сегодня. Мне не следовало бы так говорить. Но это не относится к делу.

– Я надеюсь, вы отдаете мне должное, понимая, что я только повторила то, что услышала из достойных источников, мисс Браунинг, — сказала миссис Дауэс в ответ.

– Моя дорогая, какими бы авторитетными не были источники, не повторяйте зло, пока, произнося его, вы не сможете сделать добро, — ответила мисс Браунинг, положив руку на плечо миссис Дауэс. — Я не добродетельная женщина, но я знаю, что такое хорошо, и это совет. Думаю, теперь я могу сказать вам, что прошу прощения за то, что так налетела на вас. Но Богу известно, какую боль вы мне причинили. Вы простите меня, не так ли, дорогая? — миссис Дауэс почувствовала, как дрожит рука на ее плече и увидела, как искренне расстроена мисс Браунинг, поэтому ей было нетрудно даровать требуемое прощение. Затем мисс Браунинг пошла домой и обменялась всего парой слов с Фиби, которая довольно хорошо поняла, что сестра услышала подтверждение слухов, и ей не нужно больше объяснять причину едва тронутого ужина, коротких фраз и печальных взглядов. Некоторое время спустя мисс Браунинг села и написала короткую записку. Затем она позвонила в колокольчик и приказала служанке отнести записку мистеру Гибсону, а если его не будет дома, проследить, чтобы ее передали ему, как только он вернется домой. Затем она пошла и надела свой воскресный чепец, и мисс Фиби знала, что сестра пригласила мистера Гибсона прийти к ним, чтобы рассказать ему о слухах, касающихся его дочери. Мисс Браунинг была сильно расстроена полученными новостями и задачей, которая стояла перед ней. Она чувствовала себя ужасно неловко и раздражалась на мисс Фиби, хлопковая пряжа, которой она вязала, постоянно рвалась от резких движений ее нервных рук. Когда раздался стук в дверь — хорошо знакомый стук доктора — мисс Браунинг сняла очки и, бросив их на ковер, разбила. Затем она попросила мисс Фиби выйти из комнаты, словно ее присутствие могло сглазить и причинить несчастье. Ей хотелось выглядеть естественно, но она была расстроена, позабыв, как обычно принимала его, сидя или стоя.

– Ну! — сказал он, бодро входя, и потер озябшие руки, подойдя к камину, — что с нами случилось? Это Фиби, полагаю? Надеюсь, ее прежние спазмы не повторились? Тем не менее, доза или две все приведет в порядок.

– О, мистер Гибсон, хотелось бы мне, чтобы это была Фиби или я! — произнесла мисс Браунинг, дрожа все больше.

Он терпеливо присел рядом с ней, заметив ее волнение, и взял за руку как добрый друг.

– Не торопитесь… не спешите. Полагаю, все не так плохо, как вы думаете. Мы позаботимся об этом. В мире много помощи, как бы мы не злоупотребляли ею.