– Теперь ты, Молли, должна немного поиграть, — сказала миссис Гибсон, — сыграй нам ту прекрасную пьесу Калкбреннера, моя дорогая.

Молли умоляюще посмотрела на мачеху, но это только привело к еще одной просьбе, больше похожей на требование.

– Иди же, моя дорогая. Можешь не играть ее совершенно правильно, я знаю, ты очень волнуешься, но ты среди друзей.

Среди маленькой группы у пианино возникло движение, и Молли приступила к своему мученичеству.

– Пожалуйста, уйдите, — обратилась она к Осборну, который стоял позади нее, готовый переворачивать ей ноты. — Я могу сама справиться. И, пожалуйста, не переставайте говорить!

Осборн остался на месте, несмотря на ее просьбу, и одобрил то, что она исполняла, поскольку миссис Гибсон, измученная подсчетом стежков, заснула в удобном кресле возле огня. И Роджер, который поначалу начал говорить, следуя просьбе Молли, нашел свой приватный разговор с Синтией таким приятным, что Молли несколько раз теряла то место, где играла, пытаясь мельком разглядеть Синтию, сидящую за рукоделием, и Роджера рядом с ней, прислушиваясь к ее тихим ответам на его слова.

– Вот, я закончила! — сказала Молли, быстро вставая, как только закончила играть восемнадцать ужасных страниц, — думаю, что никогда больше не сяду за пианино.

Осборн посмеялся над ее горячностью. Синтия начала принимать некоторое участие в беседе, и разговор, таким образом, стал общим. Миссис Гибсон проснулась изящно, каким было все то, что она делала, и так легко присоединилась к теме беседы, что почти заставила всех поверить, что вовсе не спала.

[1] Остеология — раздел анатомии, изучающий форму, строение и функции костей.

[2] «Шильонский узник» (англ. The Prisoner of Chillon, 1816) — романтическая поэма Джорджа Байрона.

[3] ergo — с лат. итак, следовательно.

[4] «Джонни Джилпин» — комическая сказка в стихах Уильяма Купера (1731–1800) в отличие от драматической поэмы Байрона о политических и религиозных пытках в Женеве 16 в.

[5] «Tu t'en repentiras, Colin» — с фр. «Ты пожалеешь об этом, Колин»

Все жители Холлингфорда полагали, что в этом году перед Пасхой им многое нужно сделать. Как известно, в эти дни заведено надевать какой-нибудь новый предмет одежды, иначе маленькие птички обидятся, а это повлечет за собой определенные последствия. И большинство дам считало, что разумнее будет, предоставить птичкам более веские доказательства своего уважения, нежели носовой платок, нижняя юбка или какой-нибудь предмет нижнего белья. Истинное благочестие требовало новой шляпки или нового платья и вряд ли обошлось бы пасхальной парой перчаток. Поэтому, как правило, перед Пасхой в Холлингфорде мисс Роуз была ужасно занята.

Был и еще один, особенный, повод для беспокойства. Эшком, Холлингфорд и Корхэм — три соседних городка — расположились в трех равноудаленных друг от друга углах треугольника. Подражая крупным городам, они согласились по очереди проводить ежегодный бал в пользу госпиталя графства. Холлингфорду выпал жребий проводить бал в этом году. Не было более удобного случая, чтобы оказать гостеприимство: дома любого достатка наполнились гостями, а пролетки нанимались заблаговременно за несколько месяцев.

Если бы миссис Гибсон могла попросить Осборна или за неимением оного, Роджера Хэмли, пойти с ними на бал и ночевать в их доме, или если бы она могла подобрать бесприютного наследника «местного дворянства», которого бы устроило подобное предложение, она бы с удовольствием предоставила свою собственную гардеробную в качестве комнаты для гостей. Но она считала, что затраченное время и усилия не стоят того, чтобы причинять себе неудобства ради каких-нибудь скучных и плохо одетых женщин — ее бывших знакомых по Эшкому. Ради мистера Престона, может быть, и стоило отказаться от своей комнаты, так как он был красивым и преуспевающим молодым человеком, да к тому же хорошим танцором. Однако была у этой медали и оборотная сторона. Мистер Гибсон, которому хотелось отплатить за гостеприимство, оказанное ему мистером Престоном в дни его женитьбы, тем не менее, испытывал бессознательное отвращение к этому человеку, отвращение, которое не могли преодолеть ни желание освободиться от чувства признательности, ни тем более хлебосольство. Миссис Гибсон затаила на мистера Престона старые обиды, но она была не злопамятна и не очень активна в своем возмездии; она боялась мистера Престона и в то же время восхищалась им. Она сказала, что в бальную залу неудобно входить совсем без джентльмена, а на мистера Гибсона нельзя положиться! В целом — отчасти по этой последней приведенной причине, отчасти потому что примирение было лучшей политикой, миссис Гибсон сама склонялась к тому, чтобы пригласить мистера Престона в качестве гостя. Но как только Синтия услышала, какой вопрос обсуждается, или скорее, как только она услышала, что этот вопрос обсуждается в отсутствие мистера Гибсона, она заявила, что если мистер Престон приедет к ним в гости, она вообще не пойдет на бал. Она произнесла это не с горячностью и не со злостью, но с такой тихой решимостью, что Молли с удивлением посмотрела на нее. Она увидела, что Синтия старается не отрывать глаз от шитья, и что она не намерена встречаться взглядом с кем бы то ни было и давать какие бы то ни было объяснения. Миссис Гибсон тоже выглядела озадаченной, и пару раз казалось, готова была задать вопрос, но она не рассердилась на слова дочери, как ожидала Молли. Она украдкой и молча смотрела на Синтию минуту или две, а затем сказала, что, в конце концов, ей будет неудобно отказываться от своей гардеробной. И в целом, им лучше больше не говорить об этом. Поэтому никого из приезжих не пригласили остановиться у мистера Гибсона на время бала, но миссис Гибсон открыто призналась, что сожалеет о невольном негостеприимстве, и надеется, что к следующему холлингфордскому балу через три года они смогут сделать пристройку к дому.

Другой причиной необычного переполоха в Холлингфорде на эту Пасху было ожидаемое возвращение семьи в Тауэрс после их непривычно долгого отсутствия. Можно было увидеть, как мистер Шипшэнкс скачет рысью туда-сюда на своей дородной, старой лошади и разговаривает с каменщиками, штукатурами и стекольщиками о том, чтобы привести все коттеджи, принадлежавшие милорду, в превосходное состояние, по крайней мере, снаружи. Лорду Камнору принадлежала большая часть городка, и те, кто жил на землях других землевладельцев или в собственных домах, были обеспокоены тем контрастом, который представляли их жилища по сравнению с отремонтированными. Поэтому к ужасу дам, спешащих сделать покупки, лестницы белильщиков и красильщиков оказывались на их пути, и им приходилось собирать свои платья в сборки на спине по моде, которая в те дни уже безвозвратно ушла. К тому же видели, как экономка и дворецкий из Тауэрса заходили и делали заказы в различных лавках, задерживаясь в тех, которыми управляли их любимцы, чтобы воспользоваться настойчиво предлагаемыми закусками.