Это затруднение сопровождается другим, которое, как мне кажется, едва ли можно устранить и к которому я особенно чувствителен, поскольку оно представляет пример той ловушки, куда я вновь и вновь попадал в «Структуре». Нортон иллюстрирует существование соединительных связей, дополненных его балансирами, указывая на небольшое число взаимодействовавших друг с другом индивидов: Лавуазье с Лапласом, Кондильяк с Лавуазье, Лавуазье с Кондорсе. Однако эти иллюстрации он использует, чтобы показать: соединительные связи существуют не только между людьми, но также между практиками – химией, физической астрономией, учением об электричестве, политической экономией и т. д., а это приводит к трем трудным проблемам, о которых я скажу, чтобы подчеркнуть их важность.

Первое затруднение я упоминаю только в связи с одним из его следствий. Чтобы соединительные связи между индивидами обобщить до связей между различными научными практиками, нужно показать, что они оказывают влияние на значительное число участников практики, и продемонстрировать, какое влияние эти связи оказывают на включенные в них практики.

Не хочу упрекать людей, стремящихся к слишком широким обобщениям, и говорю о другом. Нортон слишком быстро переходит от отдельных индивидов к группам, и это затушевывает другое возможное объяснение индивидуального поведения, о котором он говорит. Быть может, опосредующие связи характерны не для различных научных культур, а для всей широкой культуры, в которую включены эти практики. Тогда эти связи были бы доступны отдельным индивидам, но не оказывали бы влияния на практику группы. Такое объяснение может оказаться неверным и нуждается в дальнейшем анализе с обсуждением вопроса о том, насколько прав твердолобый консерватор, упорно настаивающий на том, например, что химия есть химия, физика есть физика, а математика есть математика независимо от того, в какой культуре они встречаются.

Третье затруднение иного и более важного сорта. Как мне кажется, переход Нортона от индивида к группе содержит чрезвычайно вредную разновидность ошибок, одну из которых я неоднократно совершал в «Структуре» и которая часто встречается в сочинениях историков, социологов, социальных психологов и т. п. Ошибка заключается в том, что группа трактуется как расширенный индивид, а индивид – как сокращенная группа. В итоге начинают говорить о групповом мышлении (или групповом интересе) и приписывать группе черты, общие для всех или для большинства ее членов.

Вопиющий пример этой ошибки в «Структуре» дают мои неоднократные утверждения о сдвиге гештальта как об опыте, переживаемом группой. Во всех этих случаях ошибка является грамматической. Группа не может испытать сдвиг гештальта даже в том неправдоподобном случае, когда этот сдвиг пережили все ее члены. Группа не обладает мышлением (или интересом), хотя каждый ее член им, по-видимому, обладает. По тем же самым причинам группа не осуществляет выбор и не принимает решений, даже если каждый ее член делает это. Исход голосования, например, может быть результатом мыслей, интересов и решений членов группы, но ни голосование, ни его исход не являются решением.

Если бы, как традиционно считают, группа представляла собой лишь совокупность ее атомарных индивидуальных членов, эта грамматическая ошибка была бы несущественной. Однако все яснее осознается то обстоятельство, что группа не является простой суммой составляющих ее элементов и что даже индивидуальное тождество отчасти заключается (нельзя сказать: детерминируется) в группах, членами которых являются он или она. Нам необходимо изучить способы понимания и описания групп, которые не опирались бы на понятия и термины, которые мы без затруднений применяем к индивидам.

У меня еще нет нужных способов понимания, но в последние годы я сделал пару шагов к их получению. Первый шаг, о котором я уже упоминал, но еще не нашел возможности объяснить, заключается в проведении различия между лексиконом и лексической структурой. Каждый член сообщества обладает лексиконом, модулем, содержащим понятия видов сообщества, и понятия видов в каждом лексиконе соединены с ожиданиями относительно свойств их различных референтов. Однако хотя виды должны быть одними и теми же в лексиконах членов сообщества, связанные с ними ожидания могут различаться. В принципе ожидания могут даже не пересекаться. Требуется только, чтобы лексиконам всех членов сообщества они задавали одну и ту же структуру, и именно эта структура, а не разнообразные ожидания членов сообщества, характеризует сообщество как нечто целое.

Мой второй шаг заключался в открытии средства, которое я еще не вполне научился использовать. Но многое стало яснее, когда я обнаружил, что головоломки, связанные с пониманием отношений между группой и ее членами, имеют точные параллели в области эволюционной биологии, когда обсуждают вопрос об отношениях между индивидуальными организмами и видами. Индивидуальный организм отличается конкретным набором генов; виды характеризуются генофондом популяции особей, скрещивающихся между собой, которая, будучи географически изолированной, образует вид.

В последние годы более тщательное изучение процессов эволюции привело к изменению взглядов на генофонд, в котором теперь видят не просто совокупность генов отдельных организмов, а некую индивидуальную целостность, частями которой являются представители вида [202] . Я убежден, что этот пример дает ключ к пониманию смысла, в котором наука представляет собой, по сути, общественную активность. Традиционный взгляд на науку как на игру отдельных личностей, этот методологический солипсизм, будет разоблачен, в чем я абсолютно уверен, как вредоносное заблуждение.