Шрифт:
И до чего же славно написано все, до чего профессионально, умно и любовно сделано!
Уж до чего расхожая тема — о пушкинском «донжуанстве». Но говорится об этом так естественно, так просто, так деликатно и так бережно, что диву даешься: откуда это высокое умение?
Источником его могут быть лишь чистая душа и золотое сердце.
Подобно опытному мастеру-реставратору преподаватель литературы из сибирской глубинки с удивительным пониманием освобождает сиятельный для русского человека образ от той невольной грязцы, без которой не обошлось у многих столичных исследователей, не говоря уже о знатоках анекдотов о Пушкине и любителях запанибратских «прогулок» рядом с его великой тенью…
Профессионала не так просто удивить хорошим стилем, но всякий раз, открыв книжечку Геннадия Максимовича, я прямо-таки наслаждался истинно-русским языком, радовался очень верно взятому тону и обширным познаниям, которыми сибиряк очень сжато и к месту пользовался: будто походя, но всякий раз — в точку… Наверное, он был очень хорошим учителем: повествование о том, что я, казалось бы, давно знал, читал теперь увлеченно и как мальчишка доверчиво.
Как просто, как точно, с какой внутренней поэзией в прозаической строке пишет Неунывахин об отношениях Пушкина с Анной Керн: «Любовь прошла, но заметим ради справедливости: Пушкин сделал случайно встретившейся женщине то, что сделать никому не под силу. Он подарил ей бессмертие. Подарил с легкостью, как дарят цветы… Шелуха и мелочи этой истории унесены ветром времени. Их больше не существует. Есть великая история двух сердец: продолжалась „чудное мгновенье“, а обернулась вечностью.»
А вот о Наталье Николаевне: «Мать четырех детей поэта, она давала ему то высокое и вместе с тем то простое, доброе человеческое счастье, в котором он так нуждался, нуждался именно в годы жизни с ней, в 30-ые годы, когда своей мыслью и творчеством ушел далеко вперед, а там он был одинок.»
Невольно думаешь, что написано это тоже человеком достаточно одиноким и думаешь о том, что они всегда одиноки — мудрецы…
Кем же он тогда на стройке работал? Долго ли?.. Вообще — кто он, в каких родился краях, что потом закончил, почему занялся творчеством Пушкина?
И что — выходит, еще тогда, на нашей — ну, хоть не произноси теперь этих слов! — ударной стройке уже горела в нем мало кому заметная та самая искорка, из которой потом «разгорелось пламя» уважительной любви к нашему гению и удивительно тонкого понимания его?
А мы все о нашем недавнем рабстве… далось оно нам!
Или таким-то образом и пыталисьего привить треклятые наши доброхоты?
Пытались всучить… себе оставьте!
А мы уж как-нибудь без него.
Не преувеличиваю, правда — простенько изданная книжица Неунывахина так умна и сердечна, что я, посмеиваясь, иной раз говорил себе: ну, вот, а ты ещё сомневался — ехать тебе в родной Кузбасс кандидатом в «нижний парламент» или не ехать? Не поехал — и так бы не узнал, что посреди всеобщего, как и по всей по России, торжища, откровенного воровства и бесстыжего обмана не только народный «скорбный труд» жив — по прежнему, несмотря ни на что, живо и «гордое терпенье». И «дум высокое стремленье» тоже сибиряков не оставило…
Иногда размышлял: сказал ли хоть кто-нибудь Геннадию Неунывахину за его книжку о Пушкине признательные слова?.. Как знать: а вдруг у администрации Мысков, помогшей ему издать её, достало державной зрелости хотя бы исхлопотать для школьного учителя литературы юбилейную «Пушкинскую медаль»… или, как многие из бессребреников утешился он крошечной рублевой монеткой с профилем Александра Сергеича, случайно доставшейся на сдачу в каких-либо недавних «Промтоварах», ставших теперь «Триумфом» либо «Викторией»?
«Мы вглядываемся в жизнь Пушкина, стараемся понять его и научиться у него умению любить, сопереживать и бороться, отстаивая свою честь и достоинство.» Так заканчивается великолепное эссе «Я вас любил…» сибирского учителя-словесника Геннадия Максимовича Неунывахина…
И невольно думаешь, что есть смысл часы свои сверять с « мысковским» временем — есть!
«ЗДОРОВО, РЕБЯТА!..»
или
МУЖИК ИЗ ЗАХАРОВА
В Майкопе, нагруженный размышлениями о «Милосердии…» Юнуса, нет-нет, да отводил душу за чтением пушкинских стихов, их вольным духом подпитывался, а заодно, тогда ещё неосознанно, готовился к этим своим запискам…
Открыл однажды «Руслана и Людмилу» и не мог оторваться, пока не дочитал до конца. Наслаждался и родным простонародным словом и вроде полушутливой, а на самом-то деле сокровенной интонацией… Может, сокровенное наше, и в самом деле, часто говорится на полушутке?.. Оставляющей загадочный простор и для серьёзного поучения, и для грустного раздумья.
Невольно вспомнил университетские штудии о том самом мужике, который в лаптях и армяке вошел в благородное дворянское собрание и стал листать странички комментариев. Прежде всего нашел упоминание о самой резкой из критик того времени — отзыв «Жителя Бутырской слободы» и, улыбнувшись, подумал, что я ведь прямо-таки один-в-один из тех мест: со своею московской квартирой на улице Бутырской, 15.