Если мы спросим, что составляет самое общее понятие ощущения (у высших животных раздражения, производи­мые на мозг через железы внутренней секреции, могли бы представлять самые примитивные «ощущения» и лежать в основе ощущений, идущих как от органов, так и от внеш­них процессов),— то это понятие специфического обратно­го сообщениямоментального состояния органов и движе­ний живого существа некоторому центруи модификации движений в каждый следующий момент в силуэтого обрат­ного сообщения. В этом смысле у растения нет ощущения,как нет и специфической «памяти», выходящей за пределы зависимости его жизненных состояний от его совокупной предыстории, нет и, собственно, способности к научению, какую демонстрируют уже простейшие инфузории. Иссле­дования, которые якобы установили наличие у растений условных рефлексов и определенную подверженность дрес­сировке, видимо, пошли по ложному пути. Из всего того, что у животного мы называем жизнью влечений,у расте­ния в «чувственный порыв» включен только общий порывк росту и размножению. Поэтому растение яснее всего доказывает, что жизнь по своей сути неесть воля к власти (Ницше), ибо у растения нет никаких спонтанных поисков пищи и даже при размножении нет активного выбора парт­нера. Оно не проявляет ни спонтанности в выборе пищи, ни активности при оплодотворении. Оно пассивно оплодо­творяется ветром, птицами и насекомыми, а так как пищу, в которой оно нуждается, оно приготовляет, в общем, само из неорганического материала, который в известной мере есть повсюду, то ему в отличие от животного не нужно отправляться в определенное место, чтобы найти пищу. То, что у растения нетприсущего животному пространства спонтанного перемещения, нет специфических ощущений или влечений, нет ассоциаций, условных рефлексов, на­стоящей двигательной и нервной системы,— всю эту сово­купностьнедостатков можно ясно и однозначно понять, ис-

[35]

ходя из структуры его бытия.Можно показать, что расте­ние, имей оно лишь что-нибудь из названного, должно бы­ло бы иметь и другое, и всеостальное. Так как нет ощу­щения, которому не сопутствовали бы импульс влечения и начало моторного действия, то там, где нет двигательной системы (активный поиск добычи, спонтанный выбор поло­вого партнера), не может быть и системы ощущений. Мно­гообразие чувственных качеств, которым обладает живот­ный организм, никогда не превышает многообразия его спонтанной подвижности и является функцией последней.

Сущностноенаправление жизни,которое обозначается словом «растительная»,«вегетативная» (что здесь мы имеем дело не с эмпирическими понятиями, доказывают многообразные переходные явления между растением и животным, которые были известны уже Аристотелю) 7,— есть порыв, направленный совершенно вовне.Поэтому применительно к растению я говорю об «экстатическом» чувственном порыве,чтобы обозначить это тотальное от­сутствие свойственного животной жизни обратногосооб­щения состояний органов некоторому центру, это полное отсутствие обращенияжизни в себя самое, какой-нибудь даже самой примитивной re-flexio *какого-нибудь даже слабо «осознанного» внутреннего состояния. Ибо сознание начинаетсялишь с примитивной re-flexio ощущения, а именно, выступающего по тому или иному поводу сопро­тивленияпервоначальному спонтанному движению * *. Из­бежать ощущений растение, однако, способно лишь по­тому, что оно — величайший химик среди живых су­ществ — приготовляет свой органический строительный материал из самих неорганических субстанций. Так в питании, росте, размножении и смерти (при отсутствии специфической для вида продолжительности жизни) раст­воряется его наличное бытие. Но уже в растительном существовании находится прафеномен выражения 8 ,опре­деленная физиогномика внутренних состояний растения: чахлое, крепкое, пышное, жалкое и т. д. «Выражение» как раз и есть прафеноменжизни, а отнюдь не воплоще­ние атавистических целевых действий, как думал Дарвин. Но чего опять-таки совершенно нет у растения, так это функций извещения,которые мы находим у всех живот-

[36]

ных, которые определяют все сообщение животных между собой и делают уже животное достаточно независимым от непосредственного присутствиявещей, жизненно важ­ных для него. Но лишь у человека, как мы увидим, на функциях выражения и извещения строится еще функция изображенияи именованиязнаков. Вместе с сознанием ощущения у растения отсутствует всякое «блюдение» жиз­ни, которое вырастает как раз из сторожевой функции ощущения. Далее, его индивидуализация, степень прост­ранственной и временной замкнутости гораздо меньше, чем у животного. Можно сказать, что растение в более вы­сокой степени, чем животное, оказывается порукой единст­ва жизни в метафизическом смысле и постепенного ста­новления всех видов Золообразования жизни в замкну­тых комплексах вещества и энергии. Безмерно переоце­ненный дарвинистами и теистами принцип полезности оказывается совершенно неприменим к формам и способам поведения растений; то же относится и к ламаркизму. Формы лиственных частей растений указывают еще более настойчиво, чем богатство форм и красок животных, на игру фантазии и чисто эстетический регулирующий прин­цип в глубинах неведомого корня жизни. Мы не находим здесь существенного для всех животных, живущих в груп­пах, двойного принципа лидерства и повиновения, приме­ра и подражания. Из-за отсутствия централизации рас­тительной жизни, в особенности из-за отсутствия нервной системы, зависимость органов и их функций как раз у растения изначально интимнее,чем у животных. Каждое раздражение благодаря проводящей его растительной тка­ни в большей мере изменяет всежизненное состояние, чем у животного. Поэтому к растению (в общем) гораздо труднееподойти с механическим объяснением жизни, чем к животному. Ибо лишь с возрастанием централи­зации нервной системы в зоологическом ряду возрастает и независимость ееотдельных реакций — а тем самым и в известной мере машинообразная структура тела животного.

Эта первая ступень внутренней стороны жизни, чувст­венный порыв, имеет место и в человеке.Человек — мы это еще увидим — соединяет в себе всесущностные ступени наличного бытия вообще, а в особенности — жизни,и по крайней мере в том, что касается сущностных сфер, всяприрода приходит в нем к концентрированному единствусвоего бытия. Нет такого ощущения, даже само-

[37]

го простого восприятия или представления, за которым не стоял бы темный порыв, которое он не поддерживал бы своим огнем, постоянно рассекающим периоды сна и бодрствования. Даже самое простое ощущение всегда есть функция увлеченного(triebhaft) внимания, а не прос­то следствие раздражения. Одновременно порыв представ­ляет собой единствовсех богато дифференцированных влечений и аффектов человека. Согласно новейшим иссле­дованиям, он должен располагаться в мозговом стволе человека, являющемся, вероятно, и центром функций эн­докринных желез, опосредствующих телесные и духовные процессы. Далее, именно чувственный порыв является в человеке субъектом того первичного переживания со­противления, относительно которого я в другом месте подробно показал, что оно есть корень всякого облада­ния «реальностью» и «действительностью», а в особен­ности — единствадействительности и впечатленияот нее, предшествующего всем представляющим функциям *. Представления и опосредствованное мышление никогда не смогут указать нам на что-то другое, чем так-бытие и инобытие этой действительности; но сама она как «дейст­вительное бытие» действительного дана нам в связанном со страхом общем сопротивлении или переживании со­противления. Органологически это представляет прежде всего «вегетативная» нервная система, регулирующая распределение питания; как говорит само ее название — это то растительное начало, которое имеется в человеке. Периодическое лишение энергии анимальной системы, ре­гулирующей внешнее силовое поведение, в пользу систе­мы вегетативной является, вероятно, основным условием ритмики сна и бодрствования; в .этом отношении сон есть относительно растительное состояние человека.

Второйсущностной формой души, следующей за экста­тическим чувственным порывом в объективном порядке ступеней жизни, следует назвать инстинкт, —весьма спор­ное, темное по своему значению и смыслу слово. Чтобы избежать этой неясности, мы воздержимся сначала ото всех дефиниций, связанных с психологическими поняти­ями, и определим инстинкт, исходя лишь из так называе­мого «поведения» живого существа. Поведение живого су-

[38]

щества есть предмет внешнего наблюдения и возможного описания. Однако при изменении составных частей окру­жающей среды это поведение можно зафиксировать неза­висимо от передающих его физиологических единиц движения, а также не вводя для его характеристики физикалистские или химические понятия стимула. Мы спо­собны независимо и довсякого каузального объяснения установить единицы поведения и его изменения при изме­нениях составных частей окружающей среды и тем самым мы получим закономерные отношения, осмысленные уже в той мере, в какой они имеют целостный и целенаправ­ленный характер. «Бихевиористы» заблуждаются, когда в понятие поведения уже вводят физиологический про­цессего осуществления. В понятии поведения ценно как раз то, что оно психофизически индифферентно. Это зна­чит, что всякое поведение всегда выражает ивнутренние состояния. Поэтому оно может и должно объясняться всегда двояко,одновременно физиологически и психоло­гически; одинаково ложно предпочитать психологическое объяснение физиологическому или последнее первому. В этом смысле мы называем инстинктивным поведение,ко­торое имеет следующие признаки. Оно должно быть, во-первых, смысловым,будь то позитивно осмысленным,или ошибочным, или глупым, т. е. оно должно быть целе­направленным для носителя жизни как целого или для совокупности других носителей жизни как целого (быть по­лезным для себя либо для других). Во-вторых, оно долж­но происходить в некотором ритме.Такого ритма, такой временной структуры (Zcitgestalt), части которой взаимо­обусловлены, нету движений, хотя и осмысленных, но приобретенныхпосредством ассоциаций, упражнений, при­вычек — т. е. сообразно тому, что Йеннингс 9назвал прин­ципом «проб и ошибок». Невозможным оказалось и све­дение способов инстинктивного поведения к комбинациям отдельных рефлексов и цепочек рефлексов, а также к тро­пизмам (Йеннингс, Альвердес и т. д.). Смысловое отноше­ние может не ограничиваться только наличной ситуацией, но может быть нацелено и на ситуации, весьма удален­ные в пространстве и времени. Так, например, животное что-то осмысленно подготавливает к зиме или к отклады­ванию яиц, хотя можно доказать, что данному индивиду еще не случалось переживать сходных ситуаций и что при этом исключены извещение, традиция, подражание и ко­пирование сородичей — оно ведет себя так, как, согласно

[39]

квантовой теории, ведут себя уже электроны, «как бы» предполагая будущее состояние. Следующим, третьим признаком инстинктивного поведения является то, что оно реагирует лишь на такие типично повторяющиеся ситуа­ции, которые значимы для видовой жизникак таковой, а не для особого опыта индивида. Инстинкт всегда слу­жит виду,своему ли, чужому ли, или такому, с которым собственный вид находится в важном жизненном отноше­нии (муравьи и гости; образования галлов у растений 10; насекомые и птицы, оплодотворяющие растения, и т.д.). Этот признак резко отделяет инстинктивное поведение, во-первых, от «самодрессировки» путем «проб и ошибок» и всякого «обучения», во-вторых, от использования рассуд­ка; то и другое обладают прежде всего индивидуаль­ной полезностью, а не полезностью для вида. Поэтому Инстинктивное поведение никогда не является реакцией на особое содержаниеокружающего мира, меняющееся от индивида к индивиду, но всякий раз есть лишь реакция на совершенно особенную структуру, видо-типическоеупо­рядочивание возможногоокружающего мира. В то время как особые содержания широко взаимозаменимы, что не смущает инстинкт и не ведет к ложным действиям, ма­лейшее изменение структурысовершенно сбивает с толку. В своей огромной работе «Souvenirs Entomologiques» *Фабр с большой точностью представил захватывающее многообразие такого поведения. Этой полезности для вида соответствует далее, в-четвертых, то, что инстинкт в своих основных чертах прирождени наследствен,и именно как специфицированнаяспособность поведения, а не только как всеобщая способность приобретения способов пове­дения, каковыми, естественно, являются приручаемость, дрессируемость и смышленость. Прирожденность при этом не означает, что поведение, называемое инстинктивным, должно проявиться сразу же после рождения, но говорит лишь о его приуроченности определенным периодам роста и созревания, а иногда даже различным формамживот­ных (при полиморфизме). Наконец, важным признаком инстинкта является то, что он представляет собой пове­дение, независимоеот числа проб, которые делает живот­ное, чтобы освоиться с ситуацией: в этом смысле его мож­но охарактеризовать как изначально «готовое».Как воз-