[55]

имеется, пожалуй, сознание, но у него, как заметил уже Лейбниц, нет самосознания. Оно не владеет собой,а по­томуи не сознает себя. Сосредоточение, самосознание и способность и возможность опредмечивания изначаль­ного сопротивления влечению образуют, таким образом, одну единственную неразрывную структуру,которая как таковая свойственна лишь человеку. Вместе с этим само­сознанием, этим новымотклонением и центрированием человеческого существования, возможными благодаря духу, дан тотчас же и второйсущностный признак чело­века: человек способен не только распространить окру­жающий мир в измерение «мирового» бытия,и сделать сопротивления предметными, но также, и это самое при­мечательное, вновь опредметить собственное физиологи­ческое и психическое состояниеи даже каждое отдельное психическое переживание. Лишь поэтому он может также свободноотвергнуть жизнь. Животное и слышит и ви­дит — не зная. что оно слышит и видит: чтобы отчасти погрузиться в нормальное состояние животного, надо вспомнить о весьма редких экстатических состояниях человека — мы встречаемся с ними при спадающем гип­нозе, при приеме определенных наркотиков, далее при наличии известной техники активизации духа. например, во всякого рода оргиастических культах. Импульсы своих влечений животное переживает не как свои влечения, но как динамическую тягу и отталкивание, исходящие от самих вещей окружающего мира. Даже примитивный человек, который в ряде черт еще близок животному, не говорит: «я» испытываю отвращение к этой вещи,— но говорит: эта вещь — «табу». У животного нет «воли», которая существовала бы независимо от импульсов ме­няющихся влечений, сохраняя непрерывность при измене­нии психофизических состояний. Животное, так сказать, всегда попадает в какое-то другое место, чем оно первона­чально «хотело». Глубоко и правильно говорит Ницше: «Человек — это животное, способное обещать».

Из сказанного вытекает, что есть четыре сущностных ступени,на которых все сущее является нам в своем внут­реннем и самостоятельном бытии (Inne- und Selbstsein). Неорганическиеобразования вообще не имеют такого внутреннего и самостоятельного бытия: поэтому у них нет и центра, который бы онтически принадлежал им. Все, что мы называем единством в этом предметном мире, вплоть до молекул, атомов и электронов, зависит исклю-

[56]

чительно от нашей способности разлагать тела в реаль­ности или же в мышлении. Каждое телесное единство является таковым лишь относительноопределенной зако­номерности его воздействия на другие тела. Напротив, живое существо всегда есть оптическийцентр и всегда самообразует «свое» пространственно-временное един­ство и свою индивидуальность, они возникают не по ми­лости нашегосинтеза, который сам биологически обуслов­лен. Живое существо — это X ,который сам себяограни­чивает. Но непространственные силовые центры, вызы­вающие явление протяжения во времени — мы должны положить их в основу телесных образований,— суть центры взаимодействующихсиловых точек, в которых сходятся силовые линии поля. Чувственному порыву растениясвойственны центр и среда, в которую помещено живое существо, относительно незавершенное в своем росте, безобратного сообщения его различных состоянии. Но у растения есть «внутреннее бытие» вообще, а тем самым — одушевленность. У животногоесть ощущение и сознание, а тем самым — центральное место обратного сообщения о состояниях его организма: таким образом. оно дано себе уже второйраз. Но человек дан себе еще и третий разв самосознаниии способности опредмечи-вать все свои психические состояния. Поэтому личностьчеловека следует мыслить как центр, возвышающийся надпротивоположностью организма и окружающего мира.

Не выглядит ли это так, как будто существует ступен­чатая лестница,восходя по которой при построении мира, первосущее бытие все больше отклоняется к себе самому,чтобы на более высоких ступенях и во все новых изме­рениях узнавать(inne zu werden) себясамое, чтобы, наконец, в человеке полностьюиметь и постигать себя самое?

Исходя из этой структуры бытия человека — его дан­ности самому себе — можно объяснить ряд человеческих особенностей,из которых я вкратце остановлюсь на нескольких. Во-первых, только человек имеет вполне вы­раженную конкретную категорию вещии субстанции.Кажется, даже высшие животные не вполне владеют ею. Обезьяна, которой дают полуочищенный банан, бежит от него, в то время как полностью очищенный она съедает, а неочищенный чистит сама, и затем съедает. Вещь не «изменилась» для животного, она превратилась в другуювещь. У животного тут явно отсутствует центр, который

[57]

позволял бы ему соотносить психофизические функции своего зрения, слуха, обоняния и являющиеся в них зрительные, тактильные, слуховые, вкусовые, обонятель­ные данности с одной и той же конкретной вещью,тождественным ядром реальности. Во-вторых, с самого начала человек имеет единое пространство.Оперирован­ный слепорожденный учится вовсе не соединению изна­чально различных «пространств», например, кинэстети-ческого, осязательного, зрительного, слухового,— в однопространство созерцания, но только идентификации своих чувственных дат в качестве символов находящейся в одномместе вещи. У животного нет этой централь­ной функции, которая дает единому пространству прочную форму доотдельных вещей и их восприятия: у него нет прежде всего такой самоцентрации, которая охватывает все показания чувств и принадлежащие им импульсы влечений и относит их к одномусубстанциально упорядо­ченному «миру». Далее, у животного, как я подробно показал в другом месте, нет подлинно мировогопростран­ства, которое существовало бы в качестве стабильногофона независимо от собственных движений животного. У него также нет пустых форм пространства и времени,в которых совершается первичное человеческое восприя­тие вещей и событий — и которые возможны толькоу существа с постоянным избытком неудовлетворенных влечений по сравнению с удовлетворенными. Челове­ческое созерцание пространства и времени, предшест­вующеевсем внешним восприятиям, коренится в орга­нической спонтанной возможности движенияи действияв определенном порядке. «Пустым» мы называем перво­начально неисполнение наших ожиданий, вызванных влечениями. Таким образом, первичная «пустота» — это как бы пустота нашей души.Тот странный факт, что для естественного миросозерцания человека пространство и время предстают пустыми формами, предшествующими всем вещам, понятен лишь исходя из этого избытканеудовлетворенных влечений сравнительно с удовлетво­ренными. И тот факт, что, как показывают случаи бо­лезненного выпадения определенных функций, тактильное пространство не сопряжено прямо с оптическим прост­ранством, но это сопряжение опосредовано кинэстети-ческими ощущениями,— этот факт указывает на то, что пустая форма пространства в качестве еще неоформлен­ной «пространственности» переживается доосознания

[58]

каких-либо ощущений, на основе пережитых побуждений к движению и переживания возможности осуществить его. Ибо первым следствием этих побуждений к движению и являются кинэстетическиеощущения. Это примитивцре пространство движения,сознание того, что «вокруг» про­должает существовать, даже если полностью разрушено оптическое пространство, в котором только и дано устой­чивое одновременное многообразие «протяжения». Таким образом, переходя от животного к человеку, мы находим, что «пустое» и «полное» совершенно перевернуты,в от­ношении как пространства, так и времени. Животное столь же мало способно отделить пустую форму простран­ства и времени от определенной содержательности вещей, находящихся в окружающем мире, как и «число» от большего или меньшего «количества», имеющегося в са­мих вещах. Оно полностью вживается в конкретную актуальную действительность.Лишь когда вызванные влечениями ожидания,преобразующиеся в импульсы движения, получают перевеснад всем тем, что является фактическимосуществлением влечения в ощущении или восприятии, имеет место чрезвычайно странный феномен в человеке: пространственная и, .аналогично, временная пустотаявляется предшествующейвсему миру вещей, «лежащей в основе его». Итак, человек, не замечая того, рассматривает пустоту собственнойдуши как «бесконеч­ную пустоту» пространства и времени, как будто бы она существовала, даже если бы не было никаких вещей! Лишь очень поздно наука корректирует эту чудовищную иллюзию естественного миросозерцания и учит, что про­странство и время суть лишь порядок, лишь возможность расположения и последовательности вещей, а вне и неза­висимо от них нет пространства и времени.

Как я уже сказал, у животного нет и мировогопро­странства. Собака может годами жить в саду и часто бывать во всех его уголках — она никогда не составит себе целый образ сада и независимого от ее тела размещенияего деревьев, кустов и т. д., какой бы величины ни был сад. У нее есть лишь меняющиеся вместе с ее движениями пространства окружающего мира,которые она не способ­на скоординировать с целостным пространством сада, независимым от положения ее тела. Причина в том, что она не в состоянии сделать свое тело и его движения предметом,включить положение своего тела как изменчи­вый момент в созерцание пространства и научиться как

[59]

бы инстинктивно так считаться со случайностью своего положения, как это может делать человек, не прибегая к помощи науки. Это достижение человека — лишь на­чало того, что он продолжает в науке. Ибо в том и состоит величие человеческой науки, что в ней человек научается во все большем объеме считатьсяс самим собойи всем своим физическим и психическим аппаратом, как с чуждойвещью, находящейся в строгой каузальной связи с другими вещами, а тем самым может получить образ мира, предме­ты которого совершенно независимыот его психофизи­ческой организации, от его чувств и их пределов, от его потребностей и заинтересованности в вещах, они остаются постояннымипри изменении всех его положений, со­стояний и чувственных переживаний. Только человек — поскольку он личность — может возвыситься над собойкак живым существом и, исходя из одного центра как бы по ту сторонупространственно-временного мира, сделать предметом своего познания все,в том числе и себя са­мого.

Но этот центрчеловеческих актов опредмечивания мира, своего тела исвоей Psyche *не может быть сам «частью» именно этогсЖ мира, то есть не может иметь никакого определенного «где» или «когда»,— он может находиться только в высшем основании самого бытия. Таким образом, человек — это существо, превосходящее само себя и мир.В качестве такового оно способно на иронию и юмор, которые всегда включают в себя возвы­шение над собственным существованием. Уже И. Кант в существенных чертах прояснил в своем глубоком учении о трансцендентальной апперцепции это новое единствоcogitare * *— «условие всего возможного опыта и потому также всех предметов опыта» — не только внешнего, но и того внутреннего опыта, благодаря которому нам стано­вится доступна наша собственная внутренняя жизнь. Тем самым он впервые возвысил «дух» над„Psyche" и категорически отрицал, что дух — это лишь функцио­нальная группа так называемой душевной субстанции, обязанная своим фиктивным признанием лишь неправо­мерному овеществлению актуальногоединства духа.