Конечно, в определенный момент, я начинал понимать, насколько моя жизнь отвратительно скучна. Ведь я нисколько не отличался от тех, кто приносил мне доход, я поддавался тому же веянию этого мертвенного ветра, что создавался самим существованием города.

А еще я не мог спать. Я выпивал две чашки отвратительного на вкус кофе из старой турки, которая когда-то украшала полку с посудой матери и, посреди ночи, садился за свой ноутбук.

Свет из окна служил мне ночником и, не глядя в экран, я погружался внутрь себя, чтобы выплеснуть все, что копилось во все остальные дни, когда я был лишь инструментом, взращенным механизмом для бесцельного существования.

Я одевал наушники, чтобы не слышать ничего, кроме своего сознания и закрывал глаза, чтобы не видеть ничего, кроме своего прошлого и настоящего.

В этих письменах я снова оказывался маленьким мальчиком, стоящим на подоконнике и смотрящим во мрак, сквозь который проглядывался лишь силуэт земли. И каждый раз я прыгал вниз, внутрь своих мыслей, которые, порой, превращались лишь в несвязный поток фраз и предложений. Но в них была жива мама, отец, по которому я никогда не скучал, я снова был на берегу со своей единственной женщиной, которую я прогнал когда-то из своей головы, заполнив ее место лишь страхом на долгие годы.

Только в одиночестве я мог быть самим собой.

И конечно все это изменилось тогда, когда я встретил ту, другую.

После нашего расставания на кладбище я больше не мог заниматься ничем кроме ее поисков. Я перестал делать зарядку, перестал есть, мой простой, а бизнес начал сходить на нет без постоянной поддержки с моей стороны.

Каждый день я выходил из дома и вглядывался в лица прохожих, тщетно надеясь увидеть знакомые острые черты лица под черными волосами. Дело доходило до галлюцинаций, я был вот настолько близко к тому, чтобы подходить к девушкам, лишь отдаленно напоминавшим мою музу.

Хотя, правильней было бы сказать, убийцей музы. Ведь теперь я не мог больше бороться со своими страхами с помощью письма. Чувство собственной ничтожности давило меня, искало малейший повод в мыслях, чтобы ударить побольнее. Словно в бреду, я видел в сером потолке последние минуты своего отца, но он смотрел прямо мне в глаза, и ему было все равно на удавку, он протягивал руки ко мне, будто хотел обнять, но, в последний момент, вцеплялся мне в горло и начинал душить. Я не мог пошевелиться, эта картина становилась все реальнее, она заставляла меня верить в существование призраков наяву.

В другие ночи я слышал в голове голос отца, как он рассказывает о смерти матери, и я видел, как ее хрупкое тело бьется о ступени, падает и снова бьется…

За два месяца я похудел на десять килограмм, хотя казалось, что уже некуда. Моя кожа была бледна, а взгляд устал. Жалкое зрелище.

В какой-то момент я понял, что все делал неправильно. Во время, когда мертвецы оживали вокруг меня, а тишина заполнялась голосами, я взглянул на события того вечера с новой точки зрения.

Я вспомнил ее грацию, плавность действий. Словно слепой в собственной квартире, ориентирующийся лишь по памяти и следующий рефлексам, также и она вела себя в тот день. Когда я видел ее лицо у выхода, мне открылась частичка ее настоящей сущности.

Слишком часто она прибегала к собственному лицемерию, пыталась сочувствовать другим, чтобы хоть как-то приглушить боль утрат, убежать от собственных призраков. Быть может, в глубине души, она и вправду желала быть той спокойной и нежной натурой, но жизнь решила иначе.

Но это мне еще только предстояло выяснить.

На следующий день пошел дождь.

Я стоял на кладбище и не мог поверить своим глазам. Она была там.

Ходила тенью вдоль могил, не задерживаясь нигде больше пяти секунд. Я видел все тот же черный дождевик с капюшоном, из-под которого выбивалась густая черная челка. Ее тонкие стройные ноги, затянутые в плотные колготки, опирались на черные сапожки ниже колена.

О, как она была прекрасна! Аккуратные, чуть заостренные, черты лица, тонкие губы и большие глаза на белоснежном лице. Я, словно зверь, желающий напасть на нечто прекрасное, совсем потерял голову в своем преследовании. Я прятался за могильными камнями, когда чувствовал, что она вот-вот обернется, старался ступать совершенно бесшумно, когда мы проходили по дорожкам, мощеным звонким камнем. Малейшая неосторожность – и даже дождь не смог бы спасти меня от обнаружения.

Я не знал, что делаю, но догадывался о том, что требовалось совершить.

Медленно, не дыша, я приблизился к ней на расстояние шага и почувствовал те же самые духи, едва слышимые и нежные, с тонкими древесными нотами. Когда я протянул руку, чтобы прикоснуться к ее плечу, то испугался, представив, как она вздрогнет и пошатнется в ужасе, поняв, что я преследую ее уже не меньше часа.

Но когда мой палец лишь коснулся ее плеча, она слегка задрожала и, обернувшись, сказала:

– Я узнала тебя. Ты даже не представляешь себе, как долго я тебя ждала.

На последней фразе ее голос дрогнул, и она обняла меня…