«Отпусти меня», – услышал я в голове голос ее взгляда.

И она исчезла. Вместе с автобусом, вместе с моими чувствами. Лишь эхо осталось.

«Отпусти меня…»

Развернувшись, я побежал к маме.

Я бежал, бежал, но никак не мог достичь ее объятий.

Когда я открыл глаза, то увидел тот самый подъезд. Дом.

В салоне было жарко, и от этой жары и воды в волосах, на одежде, я чувствовал себя, словно в супе. От головы шел пар, лицо горело. Глаза мои были полны ужаса, ведь в них все еще отпечатался обрывок сна, который резко мог стать реальностью.

Немного совладав с мыслями, я взял чемодан и вышел на воздух, под стучащие капли.

Водитель автобуса, как выяснилось позже, действительно знал моего отца, но это не имело никакого значения, кроме того что уже прозвучало в моей истории.

Когда я зашел в квартиру, первое что поразило меня – стойкий запах алкоголя, как будто несколько бутылок крепкого напитка уронили прямо на пол и оставили под несколькими лампами, чтобы едкий запах спирта испарялся по всей квартире. Войдя в комнату родителей, откуда слышался более отчетливый запах, я увидел ужасную картину, которая заставила меня оцепенеть на месте.

Как будто я вернулся не в свой дом, не в тот самый уют, который был мне столь привычен, но в чужой, неизвестный мне своими нравами и внешностью. Всего лишь за пару недель произошло что-то, о чем я даже не догадывался в тот момент.

Перед расправленной кроватью стояло кресло отца, которое обычно находилось возле окна, вокруг него были разбросаны пустые бутылки, в одиноких лучах солнца, пробивавшегося сквозь тучи и грязные окна, они напоминали мне о потерянной коллекции камней. В кресле сидел отец.

Он спал. И совсем не был похож на того человека, которого я знал.

Вместо коренастого и высокого мужчины, кем я помнил его всю жизнь, в кресле расположился усталый старик. Его лицо лишь отдаленно было похоже на фотографии, что висели в комнате, оно заросло неровной и дурацкой бородой. Его любимая рубашка из серо-синей клетки превратилась в темно-серые лохмотья с пятнами на груди. Сейчас я вспоминаю эту картину, как жалкое зрелище.

Но в тот момент шок сковал меня по рукам и ногам. Совершенно непостижимым шестым чувством, я понял, что больше никогда не увижу своей матери. Стал ли вид комнаты с расправленной кроватью, все еще пахнувшей ее духами, дешевыми и почти никогда не выветривающимися, тому причиной или какое-то мистическое понимание, настигнувшее меня раньше всей основной информации, мне неизвестно до сих пор. Но я оказался прав.

Выудив из рук отца почти пустую бутылку виски, что вызвало несвязное бормотание в пьяном сновидении, я пошел на кухню. И там было также уныло, как и в следующие два года моей жизни. Те же пятна, тот же запах только плюс гора немытой посуды и бутылочные осколки на столе, один из которых сразу же впился мне в ладонь, стоило мне только присесть. От обиды и вида крови я хотел заорать, что есть силы, заплакать и высвободить нахлынувшие эмоции на свободу.

Боясь до чертиков разбудить отца, я лишь сжал зубы и, когда приступ отошел, осушил бутылку в правой руке.

Для этого понадобилось больше одного глотка и вонючая жидкость, обжигающая кипятком, булькала в горле, заставляла кашлять, вызывая все больше отвращения и тошноты. Когда последняя капля ушла в пищевод, я помню лишь, что долго хватал воздух губами, пытаясь задуть пожар во рту, что привело лишь к нелепой отрыжке. Я встал и направился в свою комнату, но головокружение, это кружащее ощущение, которое закручивало весь организм, начиная от кишок, обрушило меня на пол, как сбитый вертолет.

Так начались два года моего безмолвия.

Хотите, верьте или нет, но за это время я произнес не более ста слов, по моим подсчетам, да и больше половины из них я сказал лишь своему дяде, который приехал в канун моего шестнадцатилетия.

Но, обо всем по порядку.

Уже через две недели после летних каникул меня определили в группу для детей с отклонениями, так было проще для учителей, таких же жителей маленького городка, где все друг друга знают. Все знали о моей проблеме, но никто не собирался говорить о том, что с моей матерью, и, уж тем более, никто не думал копаться в причинах моего молчания. Вместо этого все покачивали головой вслед нам с отцом, когда он забирал меня вечером со второй смены. Я не хотел идти домой один, это было негласное требование к родителю – хотя бы крупица тепла, пусть и без слов.

Отец вернулся на работу спустя неделю тяжелейшего и беспробудного пьянства, но это вовсе не значило, что он закончил бороться со своими демонами с помощью Зеленого-Змея. Что-то ужасное произошло в дни моего отсутствия, в этом я был уверен, ибо такой человек, как мой отец смог бы справиться с рядовыми ситуациями, даже с расставанием.

Мысли эти накручивали меня каждый день, мешали спать, пугали бессонницей и видениями в темноте, но тишина была отличным помощником для удержания психики в узде.