Было так на самом деле или это всего лишь очередная петербургская легенда? Говорили, будто в день столетия со дня убийства Павла I его праправнук Николай Александрович велел вскрыть хранящуюся в Гатчинском дворце шкатулку. Ту самую, в которой якобы хранилось пророчество Авеля.

Прочитал предсказания Николай II и ужаснулся. А люди из его окружения стали замечать, что государь с того времени вдруг по разным поводам начал называть далекий 1918 год — роковым. При этом глаза императора становились грустными, а взгляд — далеким и отстраненным.

Вначале 1917 года многие жители Северной столицы вдруг сделались пророками. Все они предсказывали скорую перемену власти, революцию, свержение царя. Народ на улицах, не обращая внимания на полицейских и жандармов, горланил песни:

Впрочем, это еще была одна из самых невинных и наименее обидных для императора песен в те дни массового недовольства его правлением и подготовки свержения царизма.

Однако даже в то время находились люди, отзывающиеся о Николае Александровиче с симпатией. Впрочем, таких оставалось к началу 1917 года все меньше и меньше.

Среди таковых была супруга английского посла Бьюкенена. Она по-прежнему стойко держалась своего мнения: «Во внешности Николая II было истинное благородство и обаяние, которое, по всей вероятности, скорей таилось в его серьезных, голубых глазах, чем в живости и веселости характера…»

Рушилась империя. Появилась реальная угроза жизни императора и его семьи.

А он, по свидетельству близких, был в начале 1917 года неестественно спокоен. Часто во время бесед или прогулок Николай Александрович вдруг замирал и глядел куда-то вдаль, словно ожидал счастливого известия или желанного гостя.

На что он надеялся?

Кого ждал?

Наконец произошло историческое отречение от престола.

Крысы бегут с корабля. Холуи и холопы, опережая друг друга, покидали бывшего императора. Всеобщая измена. Всеобщее озлобление… Арест вчерашнего властелина…

А он все глядел куда-то вдаль, как будто чего-то ожидая…

Стаи любопытствующих приезжали в Царское село, чтобы получить наслаждение, достойное мрази. Полюбоваться, как тот, перед которым эта мразь вчера раболепствовала, расчищает лопатой дорожки парка под надзором часовых…

И снова смена власти в Петербурге. За ней — ужесточение содержания под стражей гражданина Романова Николая Александровича и его семьи. И наконец секретный вывоз бывшего императора и тех, кто находился с ним под арестом, на Урал.

Прощания с родной Северной столицей не было. Знал ли последний император России, что больше никогда не увидит этот город на Неве?..

Долгий, утомительный переезд. Усталость. Неудобства. Унижения. Страх…

Наконец, Екатеринбург. Дом купца Ипатьева.

Конвоиры вводят Николая Александровича в комнату, где он отныне будет содержаться. Он вздрагивает: стены оклеены светло-желтыми обоями…

Возможно, вспомнил предостережение «светлого странника»: «Бойся желтых стен…»?

Он ждал чего-то до последней минуты…

Такое впечатление сложилось у одного из палачей.

На что он надеялся?

Кого ждал?

Может, хотел увидеть, как раздвинутся стены печального дома и как озарится тропинка, ведущая из неведомой дали. И пойдет к нему навстречу по той тропинке «светлый странник». А за «светлым странником», один за одним, — венценосные главы дома Романовых — от Петра I до Александра III. Все — простившие друг друга… Все прощенные — и современниками, и потомками…

А посох в руке «светлого странника» будет гореть светом еще не постигнутой людьми истины…