Он говорил с довольно забавным акцентом, ни французским ни канадским, каким-то особенным, произнося все буквы более тщательно, чем англичане. Он говорил как бы сквозь улыбку, которая то угасала, то снова вспыхивала, но никогда не исчезала совсем.

— Не снимите ли очки? — сказала леди Монтдор, — Я хочу видеть ваши глаза.

— Позже, дорогая леди Монтдор, чуть позже. Когда я справлюсь с моей ужасной парализующей застенчивостью. Они защищают меня, как маска, и придают уверенности в себе, когда я начинаю нервничать. В маске я не боюсь ничего, я хотел бы, чтобы жизнь была вечным маскарадом, леди Монтдор, вы не согласны? Я бы очень хотел знать, кем был Человек в Железной маске, не так ли, лорд Монтдор? Помните ли вы, как Людовик XVIII, впервые увидев герцогиню Ангулемскую после Реставрации, спросил, не рассказал ли ей Людовик XVI, кем был Человек в Железной маске? За одно это я готов обожать Людовика XVIII.

Леди Монтдор кивнула в мою сторону:

— Это наша кузина и ваша дальняя родственница, Седрик, Фанни Уинчем.

Он взял мою руку и пристально глядя в лицо произнес:

— Я счастлив нашему знакомству, — как будто так оно и было на самом деле.

Он снова повернулся к Монтдорам и сказал:

— Я так счастлив оказаться здесь.

— Мой дорогой мальчик, мы тоже счастливы. Вы должны были приехать сюда раньше — мы и понятия не имели — мы думали, что вы живете в Новой Шотландии.

Теперь Седрик смотрел на большой французский стол.

— Странно, — произнес он, — удивительное совпадение, леди Монтдор. Вы, вероятно, не поверите, но во Франции, там, где я часто живу, есть совершенно такой же стол. Еще сегодня утром в Шевр Фонтейн я опирался на такую же столешницу.

— Что за Шевр?

— Шевр Фонтейн, дом в месте слияния Сены и Уазы.

— Полагаю, это достаточно большой дом, — сказала леди Монтдор, — раз там стоит такой стол.

— Несколько больше главного корпуса Версаля, и с гораздо большим количеством воды. В Версале всего семьсот bouche [21] (как будет bouche по-английски?), у нас в Шевр их тысяча пятьсот, и они все время играют.

Был объявлен ужин. Седрик задерживался около некоторых предметов обстановки, с любовью касался их и бормотал:

— Вейсвейлер — Буль — Каффиери — Якоб. Как вы собрали эти сокровища, лорд Монтдор, это такая редкость?

— Мой прадед (ваш пра-пра-дедушка), сам наполовину француз, собирал это всю свою жизнь. Кое-что он купил при распродаже королевской мебели после революции, а некоторые предметы пришли через семью его матери, урожденной Монтдор.

— Невероятно, — прошептал Седрик. — Первозданный вид, как при Людовике XV. В Шевр нет ничего подобного. Так прекрасны могут быть только драгоценности.

Теперь мы были в маленькой столовой.

— Он привез их в Англию и построил дом для них.

Лорд Монтдор был доволен энтузиазмом Седрика, он любил свою французскую мебель, но редко встречал в Англии людей, разделяющих его вкусы.

— Фарфор с шифром Марии-Антуанетты восхитителен. В Шевре мы можем предложить мейсенский фарфор, который она привезла с собой из Вены. У нас там есть много ее вещей, бедняжки.

— Кто там живет? — спросила леди Монтдор.

— Я, — ответил он небрежно, — когда хочу пожить в провинции. — В Париже у меня есть прекрасная квартира, просто райский уголок. — Седрик произнес это слова с особым чувством. Леди Монтдор часто использовала это выражение, но придавала ему другой смысл. — На первом этаже отеля Помпонн. Вы его видели? Чистейший Людовик XIV. Совсем крошечная, знаете ли, но в ней есть все необходимое — спальня с кроватью и банкетный зал. Вы должны приехать и остановиться у меня, дорогая леди Монтдор, вы будете спать в моей комфортабельной спальне, а я в зале. Обещайте мне, что приедете.

— Мы должны ее увидеть. Хотя я не очень люблю Францию, люди там так несерьезны. Я предпочитаю немцев.

— Немцы! — воскликнул Седрик искренне, перегнувшись через стол и глядя на нее сквозь очки. — Легкомыслие немцев пугает даже меня. У меня есть один немецкий друг в Париже, более легкомысленного существа, леди Монтдор, не найдете на всем свете. Должен вам сказать, его легкомысленность причинила мне много боли.

— Я надеюсь, вы заведете себе здесь нескольких подходящих друзей, Седрик.

— Да, я жажду этого всей душой. Но, может быть, моим первым английским другом станете вы, дорогая леди Монтдор?

— Я думаю, вы должны называть нас тетя Соня и дядя Монтдор.

— В самом деле? Как это мило, как я счастлив оказаться здесь — вы, тетя Соня, словно изливаете потоки счастья вокруг себя.

— Да, это так. Я живу для других, иногда это так печально. Дело в том, что люди не всегда это ценят, они так эгоистичны.

— О, да, очень эгоистичны. Я всю свою жизнь был жертвой эгоизма людей. Этот немецкий друг, о котором я уже упоминал, его эгоизм превзошел все пределы. Как я страдал!