метрах. К СТАТУЕ ДЕВЫ МАРИИ. У большого дерева.

– … а потом откройте ее спину и найтете пропки.

Ага. Вот как в Италии врубают электричество после выключения. Они ИДУТ по дороге, проходят

ЧЕРЕЗ ворота, ПОДНИМАЮТСЯ к статуе ДЕВЫ МАРИИ, ОТКРЫВАЮТ ее спину и щелкают

выключателем.

О, да. В темноте. Под проливным дождем.

Так как Холли подумала, что не совсем поняла фрау Шумахер, она передала трубку Кэлу и

заставила его спросить еще раз, уже на немецком.

Тот же ответ.

Так что Кэл сказал, что он этим займется.

Это явилось, надо признаться, первым актом великодушия с его стороны (ну, не считая того, что

он заплатил за ужин прошлым вечером). Особенно учитывая предложение фрау Шумахер послать

Петера.

Но Кэл настоял на своем. Он выбежал на улицу, а мы с Холли и Марком сидели в темноте,

обмениваясь шуточками насчет сбежавших итальянских заключенных, которые могут рыскать по

округе, ожидая, пока кто-нибудь не включит плиту, чтобы в доме вырубило свет, и они смогли

ограбить простаков.

Спустя некоторое время мы услышали, как хлопнула входная дверь, и вернулся Кэл: мокрый с

головы до ног, он ругался как портовый грузчик.

Но света по-прежнему не было.

– Что случилось?
– полюбопытствовал Марк.

Но Кэл не ответил. Он побродил туда-сюда в полутьме, отыскал бутылку «Джека Дэниэлса»,

заначенную дядей Холли в барном шкафчике, до краев наполнил стопку и опрокинул ее в себя

одним глотком. Затем сел – совершенно намочив дяде Маттео его белый диван – и обхватил

голову руками.

– О, - внезапно сказал Марк, как будто понял, что происходит. – Там была?.. – Кэл кивнул, не

поднимая головы. Так что Марк продолжил: - Ладно. Не переживай. Я схожу. – И схватил

плохонький фонарик, который мы нашли в буфете дяди Маттео.

Конечно же, после подобного диалога я не могла отпустить Марка просто так. В смысле, мне было

просто необходимо увидеть то, что так выбило из колеи Моделефила.

И это оказалась всего лишь маленькая змейка! Крохотная, она свернулась на донышке щитка,

который какой-то умник прикрутил к спине Девы Марии. Марк объяснил, что Кэл жутко боится

змей всю свою жизнь.

Пожалуй, это даже немного мило. Ну, я о том, что у него на самом деле есть слабость. Я хочу

сказать, я почти смогла простить его за разговоры о фенилэтиламине.

Почти.

Только вот я промокла с ног до головы, и один из моих шлепков от Стива Мэддэна застрял в грязи

по дороге, слетев с ноги, и мне пришлось рыскать там руками, пока Марк ржал надо мной, как

конь, и теперь мы не сможем приготовить ничего горячего, если только не делать это при свечах

(хотя Кэл, оправившись от шока, в который его ввергла увиденная змея, сейчас на террассе или

как там ее, пытается разжечь огонь в каменном мангале – он утверждает, что можно приготовить

рыбу, которую оставила нам фрау Шумахер, на гриле. Как будто, если каким-то образом у него все

получится, это заставит нас позабыть о том, как он испугался малюсенькой змейки. Так вот, этого

не случится, мистер Мне-дали-миллион-баксов-предоплаты-за-мою-толстенную-скучную книжку-

но-я-боюсь-змей).

И я скучаю по Пижону – даже по тому, как он будил меня в четыре утра, чтобы спеть серенаду при

луне.

И я не могу перестать думать о том, как пропустила целую неделю «Скорой помощи», потому что

была слишком занята упаковкой вещей, чтобы приехать сюда, и как, на самом деле, жалко, что

Холли попросила именно меня, а не своего брата Даррина быть свидетельницей на свадьбе.

Уверена, что уж ДАРРИН не сидел бы в комнате, пытаясь высушить волосы влажным полотенцем

(да что такое с этими крошечными итальянскими полотенцами? Они размером с горячую

салфетку, которые выдавали в самолете по пути сюда – не мне, конечно, а в первом классе. Я

увидела их чисто случайно, потому что очередь в туалет в эконом-классе была слишком длинной,

так что я проскользнула к кабинкам в голове самолета, чтобы попользоваться их удобствами).

Нет, в такое время Даррин – и его парень Бобби – скорее всего раздумывали бы, что прикупить