Шрифт:
ижицу, на три застежки закрытую, поверх нее - свои руки, и начинал проповедовать. Кому,
спросите вы? Да сначала лишь пчелам да бабочкам, что весь день возле родника вились-
крутились. А спустя короткое время и подгорцы, кто посмелей да полюбопытней, стали под
ту березу приходить.
Проповеди у отшельника ладные всегда получались. Сильно намагничивали они
человека. О чем, спросите вы, он говорил? Да все больше безбожников мудрость
поддельную корил. Иногда и о людях духа рассказывал. О таких, значит, ангельских
существах, которые ныне на землю редко являются, но в будущем в превеликом количестве
придут.
Целое лето, почитай, тот отшельник проповедовал. Под конец почти все село
Подгоры к нему по вечерам приходить стало. А как осенние простудные дни наступили, в
горы отшельник засобирался.
Тут уж, понятное дело, все его упрашивать стали. Путеводи, дескать, нами и дальше!
Ну, да отшельник тот однодневным другом быть и не собирался, вновь весной обещал
прийти.
Сдержал отшельник свое слово - вернулся, лишь только оттепель пути рассметанила,
под березу свою. Сначала на голом-то месте, под ветром-свистуном, слово Божье ой как
зябко вещать было. Ну, да у весны дела ладятся: скоро вода по оврагам отжурчала, сочные
травы взошли!
И вот - дело уже в начале мая было - собрался народ в очередной раз у той березы.
Вздохнул отшельник полной грудью и только собрался начать свою проповедь, как вдруг
запел в молодой листве соловей. Эдакая-то серая пташка, каких в Подгорах и его
окрестностях видимо-невидимо по весне водится! Видать, только что из своей Африки
прилетел: перышки почистил, хвостиком дрыгнул и запел. Плескучая какая-то радость в той
песне была. Любовь, еще мало знакомая человеку, ко всему, живущему на земле, под землей
и на небе!
Недолго, совсем недолго пел соловей. А как замолчал, поднялся отшельник со своего
места, сверкнул глазами, в которых соловьиная песня радость зажгла, и в пояс подгорцам
поклонился. «Проповедь окончена, - возвестил.
– Потому как все, о чем я намеревался
рассказать вам за целое лето, поведал в своей короткой песне соловей».
Странный был все же тот отшельник! Перекинул через плечо сермяжную свою сумку,
в которой звякнули чашка и кружка - единственные вещи, которые при нем тогда были - и в
горы ушел. Так больше и не возвратился.
А очередной весной - это и некоторые старики, еще живущие в Подгорах,
подтвердить могут - прилетел на ту березу соловей с человечьим лицом. И лицо у него
отшельника, что ушел и не возвратился, в точности было. Запел соловей так, что
загрезишься, однако осечка в этом вопросе вышла. Одни крылечные разговоры, полные
беспокойства, тот соловей и породил: к войне или к миру такое чудо?
Я, байщик-обманщик, так разумею, что каждому своя дорога на этой земле уготована.
И все полезно, что не скабрезно, что Белобога вызывает во тьме на подмогу, и что открывает
дверцу, ведущую к каждому сердцу.
ДВА СОЛНЦА
Жили в Жигулях Корней да Прокопий, два друга неразлучных. Солнца восход
встречать любили. За то, что до самой земли ему кланялись, солнцепоклонниками в краю
своем назывались.
Раз пошли друзья на Каменное озеро рыбачить. На берегу девицу с ведерцем в руке
повстречали. Взглянешь и мельком на ее лицо – жаркими поцелуями покрыть захочешь!
Алиною та девица назвалась, воду в свою избу без устали носила. Домой идет -
смеется, обратно возвращается - плачет.
«Поведай нам свое горе, - друзья попросили, - авось и поможем!»
«Хочу солнце домой принести, - Алина отвечает.
– Несу - оно в ведерце так и
сверкает, только за порог переступлю - тут же гаснет!»
Удивились друзья такому ее занятию, для них - беспричинному. А Алина отнесла в
очередной раз воду и кричит им с пригорка:
«Наконец-то я солнце поймала!»
Вошли друзья в ее избу и карася желтобрюхого увидали. Показали они Алине