Посовещавшись, друзья приняли единственно разумное решение — повернули в лагерь, стремясь достичь его со всей мыслимой быстротой.

Получив донесение о начале наступательных действий противника, Ришелье отдал приказ о контрнаступлении. Лагерь пришел в движение, и по прошествии не столь уж большого срока французские войска были развернуты для сражения.

Одной из самых сильных сторон французского солдата является его знаменитая неудержимая первая атака. Звуки военных маршей бодрят галльский дух, красочные мундиры превращают кровавую битву в некое подобие парада. И французский воин, презирая смерть, устремляется вперед — к победе и славе!

То тут, то там, где противные стороны вошли в близкое соприкосновение, завязывалась перестрелка, и хотя никто из военачальников не отдавал приказа о начале боя, он начался сам по себе. Открыла огонь артиллерия, ощетинились длинными пиками ряды пехоты, и постепенно местность стала заволакиваться голубоватым пороховым дымом.

Кардинал в легкой кирасе с самым воинственным видом наблюдал за ходом сражения, посылая адъютанта за адъютантом со своими приказами к командирам различных частей. Ришелье увидел, что неподалеку завязался жестокий кавалерийский бой, в который оказалась втянута и конная часть, прикрывавшая французскую батарею.

— Господа, — повернулся Ришелье к своей свите, — вы видите, что пушки остались без всякого прикрытия? Скачите к полку мушкетеров, они находятся ближе всех, и передайте мой приказ передвинуться влево и вперед для защиты батареи.

Один из офицеров притронулся к шляпе в знак повиновения и бросился исполнять приказ кардинала. Он вскочил на коня и поскакал к мушкетерам.

Но в это время часть прорвавшихся испанских кавалеристов из числа того же полка, что рубился с рейтарами, прикрывавшими пушки, видя, что никто им не препятствует, повернула своих лошадей.

Они отлично видели, что французские канониры беззащитны, и намеревались изрубить их до того, как они получат помощь от мушкетеров.

Офицер несся во весь опор, но он оказался в опасном положении. Несколько испанских всадников находились на расстоянии выстрела от этого адъютанта кардинала. Они и открыли огонь.

Одна из пуль угодила в лошадь. Благородное животное, захрапев, опустилось на колени. Всадник успел соскочить на землю и теперь стоял на открытой местности, судорожно сжимая шпагу и заряженный пистолет.

К нему неслись несколько всадников из числа испанского полка.

Мушкетеры тоже поспешили на помощь к соотечественнику, однако испанцы были ближе.

Неожиданно один из солдат, вооруженный мушкетом, находившийся в рядах мушкетеров г-на де Тревиля, установил тяжелый мушкет на опору, аккуратно прицелился и выстрелил.

Один из неприятельских кавалеристов взмахнул руками и откинулся в седле. Лошадь же его, дико всхрапывая, продолжала скакать вперед.

Солдат переменил мушкет, взял протянутый ему кем-то заряженный вместо предыдущего, и так же быстро, но без суеты прицелился и выстрелил вторично.

Второй кавалерист был убит наповал.

Это было слишком. Двое или трое оставшихся осадили коней и круто развернули их хвостами к приближавшимся мушкетерам. Опасность для офицера миновала. Он вынул платок и вытер им бледный лоб, покрывшийся холодной испариной.

Описанная сцена заняла несколько минут, но адъютанту Ришелье она показалась вечностью.

Мушкетеры продолжали преследовать испанцев.

— Ай да Планше! — крикнул д'Артаньян, проносясь мимо солдата, только что меткими выстрелами уложившего двух кавалеристов противника; теперь он перезаряжал мушкет.

Это действительно был Планше. Окончив заряжать оба мушкета, он повернулся к Гримо, который, подойдя сзади, тронул его за плечо.

— Узнал? — спросил он.

— А что, Гримо, — не обращая внимания на вопрос товарища, заметил гордый Планше, — я начинаю считать, что наш американский опыт не такая уж плохая штука!

Гримо пожал плечами, словно желая сказать, что и не думает с этим спорить.

— Узнал? — снова спросил он.

— Кого?

— Офицера.

— Ты имеешь в виду того адъютанта, которого испанцы раскрошили бы в капусту, если бы не я? — самодовольно спросил Планше.

Он и сам еще не мог поверить, что ему удалось уложить двух противников двумя выстрелами. Гримо утвердительно кивнул.

— К сожалению, я не разглядел его лица, но надеюсь, что он разглядел и запомнил мое.

— Знаешь, кто это?

— Кто?

— Рошфор! — ответил Гримо.

И в первый раз за последние несколько месяцев он улыбнулся. Его улыбка показалась Планше несвоевременной.

Сражение продолжалось. Но в ходе боя наступил перелом. Испанцы уже не атаковали, а медленно пятились назад, теснимые войсками короля. Кое-где это отступление больше напоминало бегство.