— А, это вы, Рудольфи, — проворчал мессир Гитон. — Антуан, подайте нам еще один бокал. Вы ведь не откажетесь от вина, произведенного на вашей родине, Рудольфи.

— Совершенно верно, мессир. В Венеции умеют делать все, в том числе и вино.

— А если что делать не умеют, то уж точно перепродадут с барышом, так же ворчливо откликнулся г-н Гитон. — Ваше здоровье, Рудольфи.

— Сожалею, что не могу ответить вам тем же, ваша милость, так как сам запретил вам пить вино в количестве, превышающем один бокал в день. Но… принимая во внимание ваше настроение, то, что вы угощаете меня, и обстановку в городе… я закрываю глаза на это злоупотребление.

— У меня что-то болит вот здесь, — мрачно сказал г-н Гитон. — Может быть, меня пора выбросить на повозку, чтобы Камилла не заразилась? Вы не могли бы осмотреть меня?

— Непременно. Для этого я и состою при вашей милости, чтобы рассеивать все ваши подозрения и вылечить, если не дай Бог…

— Оставьте, Рудольфи, — брезгливо поморщился бывший мэр Ла-Рошели. Не надо мне заговаривать зубы. От чумы еще никого не вылечивали.

— Правда, мессир, — легко согласился венецианец. — Благодарю за вино оно превосходно. А теперь соблаговолите раздеться.

Врач долго и обстоятельно осматривал своего пациента, время от времени задавая ему короткие профессиональные вопросы. Закончив осмотр, доктор Рудольфи уселся в кресло и проговорил:

— В вашем возрасте, мессир, многие заплатили бы большие деньги, чтобы поменяться с вами здоровьем.

— Вы уверены, что не обнаружили ничего подозрительного? — не обращая внимания на развязный тон врача, спросил хозяин дома.

— Ах, мессир. Начало заболевания распознается по затвердению и набуханию сальных желез подмышками и в промежности. Набухшие железы растут очень быстро и скоро достигают размеров куриного яйца, а может быть, и яблока средней величины. Уже потом появляются черные пятна — сначала на предплечьях и бедрах, затем по всему телу. И карбункулы, которые не исчезают даже после того…

— Черт побери! Зачем вы все это мне рассказываете, Рудольфи?

— Чтобы успокоить вас, доказав, что у вас ничего нет.

— Ничего себе, успокоить. Нет, к черту! Я принял решение.

— Надеюсь, что оно соответствует тому, что ваша милость говорили, когда я вошел сюда?

— А что я говорил? Ах, да… я послал вас к черту. Извините, Рудольфи, я погорячился.

— Что вы, мессир, какие пустяки! Я имел в виду, что вы послали к черту Ришелье, а затем и Клермон-Ферран.

— А, вы правы. Да, именно это решение я имел в виду.

Часом позже господин Гитон постучал в дверь спальни Камиллы.

— Камилла, — заявил он, когда девушка пригласила его войти. — Пора собираться в дорогу.

Сердце Камиллы учащенно забилось, и она обрадованно всплеснула руками.

— Вы решили это окончательно, сударь?!

— Бесповоротно.

— Но мне показалось, что вы опять много пили сегодня?

— Это лишь подкрепило меня в моем намерении.

— Но как же быть с приказанием кардинала?!

— К черту кардинала и его приказы!

— Куда же мы поедем на этот раз?

— В Париж!

При этих словах своего бывшего опекуна Камилла не удержалась от радостного возгласа, который показался мессиру Гитону громче первого.

— Да-да, мы поедем в Париж. В этот человеческий муравейник, где легче всего скрыться от глаз вездесущего министра. Я ведь не Бэкингем, в конце концов, чтобы уделять мне повышенное внимание. Мы будем под самым его носом, но сначала заметем следы.

— Сударь, за весь этот год я не слышала от вас более разумных и приятных слов.

— А я — более непочтительных, сударыня. Итак, собирайтесь в дорогу.

Они расстались, вполне довольные друг другом.

Камилла никогда не видела Парижа, она только слышала о нем от других. Она читала о нем в модных романах и грезила в своих снах. Однако в основе ее характера лежали совсем другие качества, нежели те, что были присущи большинству провинциалок ее возраста. Неженская энергия и решительность в сочетании с острым умом могли бы составить Камилле репутацию взбалмошной чудачки. Но, поскольку эти черты ее натуры уравновешивались природной добротой и своеобразной игривой нежностью, окружающие почти всегда находили ее привлекательной и милой.

Только отвергнутые поклонники имели на этот счет особое мнение. Они говорили, что Камилла — капризная гордячка и ветреница.

Проще говоря, Камилла де Бриссар без преувеличений была созданием очаровательным.

Мы уже говорили о том, что лейтенант мушкетеров произвел на нее сильное впечатление. В то же время ее интерес к д'Артаньяну во многом был вызван самим решительным поступком девушки. Гасконец, сам того не зная, предоставил ей возможность совершить нечто. Стать организатором и главной исполнительницей романтического побега заключенного — приключения, щекочущего нервы и самолюбие.