– Кажущаяся неисчерпаемость и бесконечность восполняемости естественных ресурсов ведет не только к отставанию в разработке интенсивных технологий, но и к задержке актуализации экологически безопасных и природосберегающих технологий.

При этом видимые преимущества обладания большими территориями неизбежно оборачиваются для нации своими неприглядными последствиями:

бескрайность просторов и неисчерпаемость ресурсов – расточительностью, экологическим варварством;

избыток свободных территорий – неэффективностью хозяйствования и отсутствием опыта по самоорганизации общего жития.

А сформированные под влиянием обладания большой территорией качества, которыми мы так гордимся и относим к разряду наших национальных достоинств, неизбежно получают свое негативное отражение: широта души скрывает элементарную безалаберность, независимость натуры – катастрофическую неуправляемость. И прочее и прочее…

В конечном счете, именно большая территория стала для России проклятием, которое наряду с неэффективной системой государственного управления обрекло ее на отставание от тех народов, которые были лишены подобного «подарка» судьбы.

В 90-х, едва развеялся прах после крушения советского мира, нам вдруг пригрезилось, что вместе с ним утрачено и то, что скрепляло нас на наших гигантских просторах хотя бы отчасти не только силой, но и верой – российская национальная идея. Как будто наше существование стало очевидно неодухотворенным. Мы идем куда-то, однако движение это мертво, как движение зомби.

Почти 70 лет нам внушали, что советский народ влечет идея коммунизма. Сама эта идея была сконструирована на Западе и под руководством наших революционных вождей наспех воплощена из подручного материала на российских просторах. Как ни странно, но она не только отвечала чаяниям нашего массового сознания, но и вполне позволяла сохранить принципиальную основу социально-политической организации, доставшейся нам в наследство от монголо-татар, ибо коммунизму, как и восточной деспотии органично свойственен вождизм, тотальная идеология и тотальная подконтрольность общества. Однако этот опытный образец, слаженный с помощью традиционных российских «молотка, зубила и какой-то там матери» продержался недолго и возведенная на его основе Советская империя рухнула практически в одночасье.

О главной причине этого мы поговорим позже, сейчас же отметим, что новые наши вожди начали спешно возводить новую идеологическую конструкцию, способную не только сохранить принципиальную основу сложившихся отношений, но и модернизировать их, чтобы «прилично выглядеть» в глазах Запада, без одобрения которого такая операция была бы весьма затруднительна, если попросту невозможна 53.

Однако ж все мы прекрасно понимаем, что истинную национальную идею нельзя «соорудить». Она складывается сама собой по мере становления нации, она проникает до самой глубины национальной души и определяет образ национального бытования при любых обстоятельствах и поворотах национального развития. Она не может быть сконструирована. Она может быть только понята, «открыта» из самого естества национальной жизни. И всякий политический режим будет настолько крепок, насколько поддерживаемая им система не противоречит этому самому естеству.

Впрочем, как показывает историческая практика, национальная идея может быть и фантомной и в национальное сознание может быть внедрена искусственно. Процесс внедрения иногда бывает даже успешным. Как в фашистской Германии, где «чистая» теория превосходства арийской расы привела к массовому психозу, давшему нации чудовищную силу и двинувшему ее на покорение мира.

Однако он может быть и совсем иллюзорным, как это было в СССР, где коммунистическая риторика о всеобщем благоденствии все больше вступала в очевидное и все более усиливающееся противоречие с реальными возможностями системы. А потому вожди хотели верить в то, что вдохновили народ великой идеей, а народ делал вид, что он вдохновлен коммунистической утопией.

Но успешность или не успешность искусственного оплодотворения национального самосознания действительно зависит, прежде всего, от того, насколько сама национальная идея совместима с естеством человека, какие инстинкты ее питают.

В этом смысле фашистская идея расового доминирования куда более созвучна реликтовому человеческому естеству, чем идея всеобщего равенства в царстве мирового коммунизма. При всей умозрительной привлекательности последней она противоречит инстинктам человека и потому всякое ее воплощение неизбежно сопряжено с общественным насилием и неизбежно кратковременно.

Об этом известно давно, но любопытно, что это не могут не признать даже такие яркие критики либерализма как известный социолог Александр Зиновьев: «Коммунистическая утопия создавалась при том условии, что многие существенные факторы человеческой жизни игнорировались, а именно – распадение человечества на расы, нации, племена, страны и другие общности, усложнение хозяйства и культуры, иерархия социальных позиций, изобилие соблазнов, власть, слава, карьера и т. п. Утопия предполагала лишь сравнительно небольшие объединения более мене однородных индивидов, со скромным бытом и потребностями, с примитивным разделением функций. Утопия создавалась для низших слоев населения и низшего уровня организации общества»54.

Я читаю у православного и национального философа Арсения Гулыги признание русской идеи утопией, и меня никак не может утешить его успокоение (или самоуспокоение?): «… утопий не надо бояться. Мы живем в эпоху, когда утопии сбываются. Не только утопии зла и насилия, но и утопии добра и мира»55.

Однако проблема как раз и заключается в том, что все утопии по замыслу «добро – мир», однако, в конечном счете, именно из-за своей утопичности все они и оборачиваются «злом – насилием». По крайней мере, история человечества подтверждала сие неоднократно до возведения факта в ранг закономерности: воплощенные утопии, будь то немецкий национал-социализм, советский коммунизм, еврейская земля обетованная, или талибский Афганистан – рождают зло, какими бы благими намерениями не руководствовались архитекторы и прорабы этих утопий.