Карантин кончился. Леву назначили в этап для перевода в другой лагпункт. Есть ли там братья, никто не знает. Лева просил всех близких верующих молиться о нем и с верою в Иисуса вышел из этой зоны и последовал в другой лагпункт.

Там включили его в бригаду, которая грузит руду на платформы. В большинстве она состояла из молодых, крепких парней, так называемых «власовцев», которые были в плену во время войны.

Работа была очень тяжелая. Лева с трудом поднимал тяжелые камни и бросал их на платформы. Лагпункт был переполнен заключенными. Работали в две смены: дневная и ночная. Когда бригада, где был Лева, возвращалась в барак с ночной работы, то они не имели возможности раздеться и лечь на нары, так как эти нары занимала дневная бригада, не вышедшая на работу. И нужно было сидеть и дожидаться, когда, та бригада встанет и уйдет, а потом, позавтракав, самим ложиться на свое место. Получалось так, что не было своего уголка, где бы можно было положить свои вещи. А начальство собирало собрание и требовало одного: выполнения и перевыполнения норм.

…Сыплет снег, ярко горят прожектора, холодно, но холод этот неощутим. Нужно работать, нужно бросать камни. Лева поднимает камень, раскачивает его, бросает на платформу. Но камень не долетает, он попадает в голову рабочему, который наклонился, чтобы поднять руду. Рабочий падает, вскакивает, а потом в страшном гневе бежит к Леве и замахивается над ним, чтобы его избить…

Ночь страданий… Боже мой, Боже мой!

Это жуткие, страшные годы — 1950, 1951, 1952, 1953, 1954, — которые Лева провел в Степлаге, в Джезказгане, составляют в биографии нашего героя — Левы Смирнского — изрядный пробел. Он еще собирается описать их, и когда-нибудь, возможно, они будут описаны.

Однако эти годы прошли.

О том, что стало с нашим героем после того, как рухнула эпоха «культа личности», мы можем прочесть в очередной главе, которая носит название — Заключение.

Заключение

Прошли годы. Рухнула эпоха «культа личности» Сталина. Партия и правительство резко осудили практику «недозволенных методов дознания», на первом плане которых была — пытка лишением сна. Было упразднено Министерство государственной безопасности и вместо него учрежден Комитет госбезопасности.

В местах заключения, в тюрьмах и лагерях все стало по-иному. Массы невинных людей реабилитировали, оправдывали, снимали с них мнимую «вину». И была пасхальная ночь, когда офицер штаба принес и показал Леве документы: он срочно освобождается, невиновен, реабилитирован. Эту ночь Лева никогда не забудет, душа пела: «Христос воскрес, а с Ним и я! Христос воскрес, с Ним и я!»

Наутро радио лагеря передало, что пересматриваются дела, советская законность торжествует, ленинские нормы и ленинская политика восстанавливаются. Как пример сообщалось, что Смирнский, приговоренный к двадцати пяти годам заключения, освобождается — реабилитирован.

Настал день фактического освобождения из лагеря, и Лева едет домой.

Приехал домой. Неописуемая радость встреч! Весна. Сияет солнце, цветут цветы…

Лева хлопочет в Москве о продлении учения. Центральный комитет КПСС разрешает.

Лева идет на встречу с теми, кто засудил его, но в МГБ их уже нет. На другой день после преобразования Министерства госбезопасности и назначения нового уполномоченного и Тартаковский и Снежкин — оба были уволены из этого вновь созданного комитета. Они тут же «перекочевали» в Управление внутренних дел, в органы милиции, где Тартаковскому была предоставлена широкая возможность расправляться с уголовниками и рецидивистами.

Лева находит их в Управлении областной милиции. Он пожимает руку Снежкину и благодарит за все. Тот улыбается и говорит:

— Страшные времена были, ужасно заставляли работать. Я почти нажил себе язву желудка в это кошмарное время, — делился он с Левой.

Входит Тартаковский. Лева пожимает ему руку (!) и благодарит за все.

– Меня не за что благодарить, — отвечает тот и опускает голову. — Вы реабилитированы? Какие планы?

– Учиться, учиться, — отвечает Лева, — стать врачом и до конца оставаться христианином.

— Учитесь, — желают ему оба «друга народа», — будете старшим товарищем среди молодых студентов.

— А мы ведь знали, что вы о нас молитесь, — замечает Снежкин, — и не являетесь нашим врагом. Времена тогда были такие…

Лева учится, кончает мединститут. Начинаются государственные экзамены.

Неожиданно его вызывают в Оренбург, к уполномоченному местного Комитета госбезопасности.

— Мы должны сообщить вам грустную для вас новость, — говорит уполномоченный. — Ваша реабилитация отменена, дело по ходатайству генерального прокурора Руденко пересмотрено. Вам зачтен тот срок, который вы отсидели…

Уполномоченный был удивлен. «Я никогда даже не слышал, чтобы у реабилитированного отменяли его реабилитацию. Это странный случай. По-видимому, у вас есть какие-то враги, которые вредят вам и делают зло. Так что — давайте вашу справку, и мы выдадим вам другую — о вашем освобождении.