Леву не вызывали почти неделю. Затем опять вызвали.

– Ваше дело закончено, — сказал он. — Вы обвиняетесь по статье 58 Уголовного кодекса, часть 2, пункт 10 и по пункту 11. Знаете, что это означает?

– Да, знаю, — ответил Лева.

– Но я все-таки вам прочту.

Тартаковский достал Уголовный кодекс и прочел, что Лева обвиняется по пункту 10, часть 2, «в использовании религиозных предрассудков масс с целью контрреволюционной агитации и пропаганды для свержения существующего строя, и по пункту 11 — в участии в контрреволюционной организации, действующей для свержения советской власти.

— Конечно, вас не расстреляют, — сказал следователь. — Сейчас расстрелы заменяются 25-ю годами. Вы получите заслуженное наказание, а пока вот садитесь за стол, читайте все свое дело и распишитесь, что вы ознакомились с его содержанием.

Это было объемистое дело. Оно содержало допросы как самого Левы, так и свидетелей из молодежи.

Лева уселся читать его, но так как он был сильно истощен и утомлен допросами, то не был в состоянии более глубоко вникать в сущность всего, а фактически лишь бегло просматривал материал.

Казалось бы, ничего особенно плохого не было, отражалась его деятельность, поездки, общение с молодежью, встречи. Лишь местами были резкие искажения — такие, как высказывания Володи Шапошникова или Зайцева, а также о том, что он (Лева) «отвлекал от комсомола», показания Тамары и некоторые другие неправдоподобия. Но не было данных, что он клеветал на советскую действительность, высказывался против правительства или выражал чем-либо недовольство. Казалось, к такому делу совершенно не подходят предъявленные статьи.

— Обвинительное заключение вы получите позже, —.сказал следователь.

Через несколько дней его вызвали из камеры с вещами. В коридоре начальник тюрьмы вручил ему обвинительное заключение, напечатанное на машинке на тонкой бумаге, и тут же его отвели в отдельную спецкамеру.

Оставшись один, Лева стал читать обвинительное заключение. С первых же строк глаза его расширились от изумления и сердце забилось от негодования. В этом обвинительном заключении на

папиросной бумаге говорилось, что органами МГБ раскрыты тайные молодежные баптистские контрреволюционные организации, которые возглавлял Смирнский. В течение ряда лет эти организации действовали на территории Куйбышевской и других областей, они вовлекали молодежь в баптизм, отвлекали от общественной деятельности, вырывали из комсомола. Организацией руководили Смирнский и его помощник по Чапаевску Рязанцев, которые арестованы, и на основании таких-то и таких-то статей дело после расследования передается суду. Подследственные обвиняются по таким-то статьям, до суда содержатся там-то, в суд надлежит быть вызванными такие-то и такие-то свидетели. Был большой перечень молодежи, и ни одного взрослого, пожилого…

Чем больше Лева вдумывался и вчитывался в текст обвинительного заключения, тем больше душа его наполнялась негодованием и смущением. Это была явная, сплошная несправедливость.

Он лег на откидную койку для сна, время было уже спать. Сердце билось страшно часто — не сосчитать. Все его существо не соглашалось со сделанными в обвинительном заключении выводами. Ведь никакой «подпольной контрреволюционной организации» не существовало, даже не было религиозной организации. Все они были членами или приближающимися — верующими членами общин евангельских христиан-баптистов и не помышляли устраивать какую-либо «молодежную организацию», а работали и трудились для Господа и в среде своих общин, как члены единого организма. Вся эта «контрреволюционная молодежная организация» была чистым вымыслом, и даже в разговорах она не существовала, а если и существовала, то только здесь, на бумаге и в воображении следователей и их сподвижников.

Лева не мог заснуть. Он видел, как в волчок непрестанно наблюдал за ним бодрствующий глаз, и подумал: за ним, видимо, наблюдают так пристально именно потому, что другие люди, получив всякие нелепые обвинения против них, не выдерживали и в отчаянии, что не найдут правды, предпринимали попытки покончить жизнь самоубийством.

Лева буквально горел в огне тяжелых переживаний за эту дикую несправедливость, за эти дикие лживые выводы, к которым пришло следствие.

Ведь в результате все построено так, что предъявленная статья говорит только о его враждебности, контрреволюционности, а не о подвигах христианской веры. Лева имел полное моральное право и основание — ненавидеть, проклинать этих бессовестных, поправших все правдивое. Но он молился за них, и никакое чувство — самое малейшее — ненависти к ним не проникало в его сердце. Он понимал, что это — результат борьбы со Христом тех, кто (безуспешно) хочет стереть имя Спасителя с лица земли. Он отчетливо сознавал, что не его терзают, а терзают Христа, Которого распяли в древние времена и Которого жаждут вновь распять современные враги Его.

Глава 20. Испытанная вера

(Суд и приговор)

«Дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого, золота, к похвале и чести и славе в явление Иисуса Христа».

1 посл. ап. Петра, 1,7

Наконец настал день, когда Леву вывели с вещами и тут же посадили в «черный ворон». Вместе с ним посадили и Юрия Рязанцева. После долгой разлуки братья встретились. Однако поговорить им не пришлось: некто, сидевший в «черном вороне» вместе с ними, следил за ними и не разрешал разговаривать. Их привезли на площадь, где стоит памятник великому вождю революции Владимиру Ильичу Ленину.

Машина остановилась перед зданием суда. Кругом у входа и по лестницам было много народа. Это были члены общины, братья и сестры, пришедшие, чтобы увидеть гонимых за Слово Божие. Это пришли родные как Рязанцева, так и Смирнского. Когда их вводили в здание, раздались приветственные возгласы близких:

– Как вы себя чувствуете? — спрашивали они. В ответ Лева громко воскликнул:

– Слава Богу! Да будет слава Богу!

А про себя продолжал шептать все ту же молитву:

«Отче, прославь имя Твое!»