– От лица всего римского государства и от себя лично приветствую тебя, царица Клеопатра.

Она протянула смуглую руку, унизанную браслетами. По египетской моде? По греческой? По ее собственной? Ей браслеты шли, подчеркивая и гладкость кожи, и ровный ее цвет, и тонкие изящные запястья. Коснулась его руки – кончиками пальцев, осторожно, словно цветка.

– Приветствую тебя, Марк Антоний.

И – никаких титулов. Просто имя – и все.

А золотистые глаза – какой странный цвет! – не отрываясь глядят на него.

Впервые Марк Антоний почувствовал, что не знает, что сказать.

– Я буду ждать тебя и твоих друзей у себя на корабле с наступлением сумерек, Марк Антоний.

Она повернулась и пошла прочь. Она двигалась так плавно, словно не шла, а плыла. Корабль! Она напоминает свой корабль. Такая же величественная. Он не будет Марком Антонием, если в течение нескольких дней не завоюет эту крепость. Пусть он не адмирал, а сухопутный полководец – ха, он справится!

– Ты положил глаз на царицу, Марк? – тихо поинтересовался Публий Кален. – Возможно, тебе следовало бы поостеречься. О ней разное говорят… Например, что у нее было несколько сотен любовников…

Марк Антоний усмехнулся.

– Говорят? Если бы о ней не говорили, она меня бы не заинтересовала, Публий. Согласись, красавицей ее назвать трудно. Но что-то в ней цепляет. Несколько сотен, говоришь? Тем более!

– Хочешь доказать всем, что ты круче остальных? – хохотнул Кален. – А если не получится?

– Получится! – Антоний наигранно хохотнул в ответ. – Ты же меня знаешь: нет такой бабы, которой я не добился бы.

– Или она тебя!

Разговор, состоящий почти целиком из скабрезностей, шел как бы сам собой, а Антоний лихорадочно соображал: что это со мной такое?! Взрослый мужик, сорок уже минуло, баб перепользовано – не перечесть! Он добился гордячки Фульвии – и не просто добился: она полюбила его по-настоящему и, даже зная, что муж в походах ведет отнюдь не целомудренную жизнь, готова была драть за него глотку любому. И драла… демоны бы ее подрали.

Фульвия начала в Риме настоящую гражданскую войну. А он еще так радовался, когда она проткнула язык мертвого Цицерона золотой шпилькой – дескать, какой поступок! Ни один мужчина не осмелился, а Фульвия сумела!

Вообще при воспоминании о Фульвии ему хотелось кого-нибудь ударить – все равно кого за неимением рядом самой Фульвии.

Ну, да боги с ней, с Фульвией. Если она выкинет что-то еще, он с ней просто разведется. Но это – потом. А сегодня вечером – Клеопатра. Скорее бы они наступили, эти сумерки, что ли.

«Я буду ждать тебя и твоих друзей»… «тебя и твоих друзей»… Что в ее фразе было главным – «и друзей», или – «ждать»? Антоний испытывал странное волнение. Которое можно было бы объяснить длительным воздержанием, если бы у него вчера вечером не было женщины.

Почему эта женщина, эта царица так взволновала его? Потому что царица? Нет, у него уже были интрижки с царицами: тут, на Востоке, куда ни ступи – какое-нибудь царство. Потому что красавица? Она не так-то и хороша собой, обаятельна – да, этого не отнимешь, но он обычно выбирал женщин покрасивее.

Возможно, все дело было в Цезаре. Он с детства стремился стать таким, как дядя Юлий. Нет, стремился – не то слово: правильнее будет сказать – мечтал. Потому что когда человек к чему-то стремится – он предпринимает какие-то шаги. Марк Антоний же в молодости ожидал, что все случится как-то само собой.

А ведь он видел Клеопатру раньше!

Эта мысль пришла в голову спонтанно и почему-то развеселила его. Он видел ее в тот день, когда его конница ворвалась в Александрию, чтобы вернуть власть законному царю. Этот самый Авлет, отец Клеопатры, между прочим, был достаточно неприятным типом. Антоний общался с ним всего несколько раз, и у него возникало ничем не обоснованное желание вмазать царю между глаз. Слабак, трус и задавака. Сбежал из страны, спасая собственную задницу, а детишек в городе оставил. Всех, сколько их там у него было. Кажется, старшая дочь Авлета, та самая, которую потом казнили, издевалась над остальными: он и Клеопатру-то запомнил только потому, что удивился, когда ему объяснили: эта тощая замарашка – дочь царя.

Да, тогда она выглядела не слишком-то привлекательно. Волосы торчали космами, это он помнил хорошо. Да еще тощая была, как доска!

Сейчас-то она ничего выглядит. Округлая, хоть и худощава.

Решено. За ужином он напомнит ей о том, что уже видел ее – хорошо бы смутить царицу. Ни одна женщина спокойно не отреагирует, если ей рассказать, как плохо она выглядела когда-то. Она растеряется, и тогда он потребует у нее объяснить, как это так могло получиться, что она, женщина, на которой божественный Юлий хотел жениться, помогла деньгами его врагам.

Да, решено. Натиск, перед которым она не сможет устоять. Главное – получить от нее денежные средства. А потом… потом он переспит с ней.

Чем ближе было к вечеру, тем сильнее волновался Антоний. Он не понимал причин своего волнения, и это выводило его из себя еще сильнее.

Неожиданно ему захотелось унизить эту женщину.

Она сказала – «тебя и твоих друзей». Что же, надо захватить с собой побольше народу. У нее не хватит мест за столом… или еды на всех…

Он страстно мечтал, чтобы она допустила какой-то промах.