В опустевший шатер не заходили даже чашники и слуги - прибрать со стола. Не встала у порога стража - сильнее запоров и цепей удерживал волынского князя на месте страх. Он понимал, что остался совсем один - у него не было больше ни родни, ни друзей, ни силы, ни власти. Живым ему из стана не уйти - его закуют в железа, бросят в поруб, а волость его поделят. Святополк Киевский жаден - захватит все себе. Ростиславичам тоже достанется изрядный кусок. Получит свое и Давыд Святославич, отдав Луцк Святоше. А Мономах… У него свое.

В душе пойманной птицей билась мысль - бежать. Но страх сковывал члены, и Давид молча сидел на ковре, глядя в пол.

Князья вместе отъехали подальше на равнину, оставив в стороне бояр и дружинников. Молодшие князья почтительно примолкли - беседа потекла между старшими. Разговор, прерванный приходом в шатер Давида, возобновился с новой силой. Решение уже было готово - Святополк лишь повторял и повторял его, словно боясь, что в самый последний миг братья-князья что-то перерешат. Это раздражало Мономаха, он насквозь видел старшего брата, чувствовал его страх потерять свою выгоду, ощущал его мелочность. Конечно, богатая Волынь - лакомый кусок, да и приграничье. Он сам бы не прочь прибрать ее к рукам, но пусть все будет, как есть.

Давид Игоревич чуть не вскрикнул, когда у порога шатра послышались шаги и голоса. Вскинулся с места - показалось ему, что это пришли взять его в железа. Но на пороге стояли лишь бояре - Путята Вышатич Святополка, старый Ратибор и Орегаст - люди Мономаха и доверенный человек Олега Святославича Торчин. Предательски стукнуло в сердце - князья уже более не считают его равным себе, раз посылают объявить свою волю бояр.

–  Давид Волынский! Слово к тебе от князей русских, - важно обратился к нему Ратибор.

Князь медленно встал - ноги дрожали.

–  Братья-князья промеж собой сговорились и решили - не давать тебе боле стола Владимирского, - объявил Ратибор.
– Ибо вверг ты нож в нас, чего не бывало в Русской земле. И повелели сказать: «Мы тебя не заключим в поруб и никакого зла не сделаем». А еще повелели тебе князья - ступай отсюда и садись в Бужске и Остроге.

–  Что?
– По мере того как боярин говорил, страх в Давиде проходил. Князья оставят ему жизнь и свободу, его всего лишь сводят с богатого стола и окончательно лишают голоса на княжьих советах. Но сейчас больше думалось о другом: - И это все?

–  А еще Святополк Киевский дает тебе Дубен и Чарторыйск, - добавил Путята Вышатич, - а Владимир Всеволодович дает тебе двести гривен откупного. Да Давыд и Олег Святославичи тоже дают двести гривен.

Торчин кивками головы подтвердил сказанное.

Давид перевел дух, радуясь, что легко отделался, и тихонько ужасаясь при мысли, что ходил по краю пропасти. Конечно, ему мало было трех городков и крошечного Острога - они ни в какое сравнение не шли даже с небольшим окраинным Теребовлем, но делать было нечего. Приходилось довольствоваться этим и радоваться, что остался на свободе.

Князья поклялись, поцеловали на этом крест, и на другой же день, не удерживаемый никем, Давид Игоревич уехал в Бужск. Уже там, наскоро осмотревшись, он призвал к себе сына и жену и собрал у себя верных людей.

Остальные князья задержались у Витичева еще на некоторое время и, посовещавшись, послали с боярином Кульмеем наказ Вол одарю и Васильку Ростиславичам. «Володарь, - писалось в нем, - возьми брата своего Василька к себе, и будет у вас единая власть в Перемышле. А ежели не любо сие, то отпусти Василька к нам - мы его будет кормить. А что до холопов и людей наших, то всех нам выдайте».

Кульмей ускакал с грамотой на Волынь, но ответа на нее не пришло. Братья Ростиславичи больше не верили старшим князьям - Володарь взял Василька к себе, не решившись отпустить его на чужую сторону и не желая унижать брата. Не оставили они и Теребовля и захваченных на войне пленных не выдали тоже, расселив их у себя по селам.

Не успокоился и Давид Игоревич. Опасаясь иметь у себя под боком такого соседа, ибо Чарторыйск и Дубен находились на самой границе Киевской и Волынской земель, Святополк отдал ему еще и Дорогобуж - словно кинул большую кость брехливому псу. С тем и утвердился на Руси мир.

Святополк ворочался из Витичева в душевном смятении и возвышенной тревоге. Как всегда бывало с ним в такую пору, он поспешил в Печерскую лавру - отправлялся ли он в боевой поход, который нес неизвестность, или возвращался с победой, которая могла обернуться поражением или новой войной, великий князь взял себе за обыкновение останавливаться в лавре.

Сюда он наезжал постоянно, несмотря на то, что монахи до сих пор не могли простить ему отъятия запасов соли, споров с игуменом Иоанном и прочих вмешательств в тайную жизнь монастыря. Они давно бы отлучили его от храма, но богатые дары, которые всякий раз привозил с собой Святополк, заставляли монахов умолкать и только коситься исподлобья.