Ладья ткнулась носом в низкий песчаный берег, в реку шумно плюхнулся обмотанный веревкой камень, корабельщики подхватили мешки с припасами и один за другим попрыгали в воду, по мелководью добираясь до дуба. Под его корнями снег уже растаял кругом, обнажив старое кострище и остатки прежних поминок. Иванок постоял немного на берегу и пошел за ними.

До самой Сутени войско шло, не встретив ни единого половецкого следа. Что следы - даже остатки становищ не попадались на глаза. Только когда вышли к реке, вдалеке мелькнули и пропали какие-то всадники.

Кочевники подбирались к русскому войску ночью, тайно, не желая подойти ближе и лишь настороженно озирая море костров, слушая ржание и фырканье коней, помыкивание волов и слабый людской гомон. На Дешт-и-Кипчак шла огромная сила. Давно такого не бывало - степняки уже забыли, сколько народа живет на Руси. Эдакая силища была для многих в диковинку, и сторожи со всех ног кинулись прочь - донести весть о выходе Руси до своего хана.

В бескрайней степи кочевал со своей ордой старый хан Урусова. Был он когда-то силен и смел, далеко ходили его воины, знали Дербент и Волынь, Византийские пределы и Болгарию, итильских булгар и вятичей. Побывал хан и на Руси, побродил под Киевом и Переяславлем, наведывался в Чернигов. Мечтал стать великим хаканом, подчинив себе весь Дешт-и-Кипчак, да сил не хватило. На Дону поднялись Шаруканиды, по Днепру - Бонякиды, бродили где вздумается мелкие ханы. Некоторых из них Урусоба прибрал к себе, иные подчинялись ему до сих пор, да всему на свете приходит конец.

То ли прогневался на что-то Тенгри-хан, то ли удаче надоело помогать хану, только последнее время не стало у него сил. Великий Урусоба болел, старел. Все реже и реже поднимал он в поход свои орды, предпочитая мирно кочевать по степи, торговать с иудеями и греками, ловить рыбу в затонах Днепра и Дона, понемногу щипать окрестности Олешья да ласкать рабынь. Подрастающие молодые ханы не смели слова поперек сказать - каждый половец с младенчества учится почитать старших и не спорить с ханом, - но уже десять лет прошло с последнего большого набега на Русь, и молодежь сама понемногу начала ходить на добычу. Баранты уже никого не прельщала - что доблести в угоне скота, когда совсем рядом в урусских избах живут светлокосые синеглазые красавицы и сильные юноши, за которых торговцы дают большую цену! Не продашь раба - он будет трудиться на тебя. А урусское добро? На севере много урусских поселений - набег на любое мог бы обогатить орду. Но Урусоба стареет, ему лень садиться в седло, и молодые воины либо ленились сами, либо потихоньку ходили в набеги, зачастую в союзе с соседями.

Получив от сторожи весть о большом выходе Руси, Урусоба забеспокоился и наказал гонцам скакать в степь и звать на сход всех окрестных ханов. Те откликались неохотно - Урусова уже терял уважение молодежи, и лишь привычка да сама весть о войне заставила ханов поворачиваться побыстрее.

Уже на второй день в становище Урусобы стали прибывать ханы. В степи запестрели шатры, затрусили табуны коней, ярче стал запах кизячного дыма, разноголоснее шум. Под высоким теплым небом трепетали разноцветные бунчуки из конских и бычьих хвостов, тут и там скакали всадники.

В большом белом шатре Урусобы собрались все ханы. Многие пришли с молодыми сыновьями или зятьями, которые испытующе поглядывали на развалившегося на вышитых подушках Урусову. Хан растолстел, глаза его заплыли жиром, бородка почти вся вылезла, движения стали вялыми, и лишь в раскосых глазах светился ум.

Ханы расселись кольцом, устроившись на подушках и коврах. Рабы, надсаживаясь, внесли блюда с жареным мясом и пловом, звенящие украшениями рабыни неслышно приблизились, готовые разливать вино в чары.

Ханы ели, запивая жирное, обильно посыпанное пряностями мясо, черпали горстями плов и вытирали пальцы о халаты и подолы проходящих мимо рабынь. Урусоба ел и пил наравне со всеми - привык за годы безделья к вкусной естве и обильному питью. За полотняной стеной гнусаво пел рожок, вытягивая тягучую половецкую песню.

–  Зачем звал, великий хан?
– наконец спросил хан Курток, отваливаясь назад и сыто рыгая.
– Ты говорил - весть важная? Русь, говорят, идет?

–  Идет.
– Урусоба кивнул и жестом приказал рабыням выйти.
– Мои воины донесли - большая сила идет на степь. Настали для Дешт-и-Кипчака тяжелые времена!

–  Русь идет?
– усмехнулся молодой горячий Ченегреп, впервые приехавший на совет как самостоятельный хан.
– Неужели?

–  Мои дозорные сами видели урусские полки возле Сутени. Они идут сюда. Что делать будем, ханы? Большая сила идет с Руси.

–  Да велика ли сила?
– не унимался Ченегреп.
– Небось не больше, чем нас?

–  Кипчаки - сила, - закивал давний соратник Урусобы Бельдуз.
– Вся степь наша. А урусы… что урусы?

–  Урусы должны сидеть в своих лесах и носа оттуда не высовывать. Не умеют они воевать - и пускай не стараются. А коли сунулись в степи, так мы их проучим. Мы готовы к битве. Выйдем и сомнем урусов, как ветер сминает ковыль!
– воскликнул Ченегреп.

Его речь всем понравилась. Ханы стали размахивать чашами, кричать: «Сомнем урусов!.. Покажем им, как ходить по степи!» Особенно неистовствовала молодежь.

Урусоба долго сидел молча, слушая, как ханы кричат и спорят между собой, обсуждая, сколько воинов взять и где удобнее встретить урусов для битвы. Наконец он выпрямился и пристукнул ладонью по колену:

–  Я говорить буду.

Разговоры мало-помалу прекратились. Один за другим ханы оборачивались в его сторону. Глаза их горели огнем предстоящей битвы.