–  Ого, паря! Вот так встреча!

–  Григорий?

Вой облапил юношу. За три года тот сравнялся с ним в росте, повзрослел.

–  Иванок! Ого-го, вот так ты!
– Григорий радостно потрепал его по плечу, поворачивая то одним боком, то другим.
– А, каков стал? Глянь-ка!
– кивал он остановившемуся в дверях Еремею Жирославичу.
– А я его вот таким помню, - показал аршин от пола.

–  Ну уж и таким, - с удовольствием смутился Иванок.
– Мне тогда пятнадцатый год шел… Григорий, а ты чего приехал? Дома что? С батюшкой?

Вроде забыл Иванок боярина, вычеркнул из сердца, зажив своей жизнью, а стоило вспомнить - и снова заболело где-то внутри. Он ждал, что Григорий потупится и молвит горькую весть, но тот неожиданно подмигнул:

–  А ведь верно угадал. Сам Данила Игнатьевич меня за тобой снарядил. «Скачи, говорит, Григорий, под Торческ-град, в крепостцу да вороти Иванка». Зовет тебя боярин назад, в Киев. Пойдешь?

Иванок быстро обернулся на воеводу. Еремей Жирославич о его прошлом знал мало, а про то, почему боярский выкормыш оказался в такой глуши, когда его названый отец вхож к великому князю, и вовсе подробностей не ведал, и говорить лишнего не хотелось. К счастью, воевода был понятлив, успокоительно кивнул и вышел вон.

–  Почто боярин кличет?
– шепотом спросил Иванок.

–  Князья на степь походом собрались, аль не слыхал?
– ответил Григорий.
– Уж выступаем скоро. Данила Игнатьевич поспешать велел.

–  А как же князь? Святополк Изяславич меня из Киева выгнал…

–  Вот уж чего не ведаю, того не ведаю, - честно ответил Григорий.
– А только мнится мне так - сейчас князю не до того… Так как - поедешь?

Иванок сжал кулаки. Вспомнились слова волхва. Он и сам чуял, что мала становится для него заставная крепостца. Полетел бы соколом куда глаза глядят - и вот судьба расщедрилась, распахнула дверцу клетки.

–  Пойду, - кивнул он.
– Мне перечить боярину не след. Григорий догадался, что хоть и рад Иванок возвращению, обиду помнит, и промолчал.

Застава забурлила. О походе в степь услышали со слов Григория и его трех спутников, взятых в дорогу знатности ради. Воины спешно вооружались, седлали коней, проверяли оружие и брони. Заплаканные бабы увязывали в узелки снедь. Выводили подводы, в которые складывали мешки с зерном для прокорма коней и дорожный припас. Смерды-обозники суетились больше всех, вой привычно утешали жен и невест. Хотя самого Иванка два его холопа собрали в тот же день. Всего набралось почти полсотни всадников и пеших.

Провожали их всей крепостцой. Остающиеся кивали вслед, бабы плакали и махали руками, девки висли на мордах коней, ребятишки восторженно кричали и бежали за всадниками. Впереди ехали сотник Калина и Иванок с Григорием. Остальные вой растянулись позади, а замыкал все обоз. Воевода Еремей шел пешим рядом с конем Иванка и слегка придержал его у ворот.

–  Глянулся ты мне, Иванок Козарин, - сказал негромко.
– Ворочайся, коли будешь жив.

–  Посмотрю, - пообещал тот.

К Киеву Иванок подъезжал с трепетом. Три с половиной года он не был в этом городе и уже привык думать, что навсегда распрощался с Подолом, с синим вольным Днепром, с каменными стенами, с мостовыми и храмами, с узкими мощеными улочками, вдоль которых выстроились боярские хоромы, с серебряным колокольным звоном. Все тут осталось прежним, но казалось удивительно новым. Начиналась весна, воздух пах свежестью, и в синем небе сверкало веселое солнце, под лучами которого снег таял, но даже первая грязь была в радость. Проезжая по улицам Верхнего города, Иванок краем глаза заметил впереди княжеские палаты - и знакомым жаром обдало сердце.

Один из спутников Григория еще у ворот вырвался вперед, и боярин Данила встречал Иванка на подворье. Он всплеснул руками, когда парень спешился, и качнулся ему навстречу:

–  Иванок!.. Сынок…

Юноша подошел к названому отцу. За время разлуки боярин постарел, поседел и казался ниже ростом. Иванок же вытянулся, раздался в плечах. Перед Данилой Игнатьевичем стоял молодой витязь в коротком кожухе, с мечом на боку. Видно было, что он привык не расставаться с оружием по целым дням. Да и ликом он тоже был иным. По-новому взглянул боярин на приемного сына и с замиранием сердца подумал: «Нет, видать, не зря княгиня на него запала. Такого красавца - и не заметить?.. Оженить бы молодца! »

–  Здравствуй, боярин, - сказал Иванок.
– Звал?

–  Да что ты!
– Данила Игнатьевич всплеснул руками, подхватил его за локти.
– Забудь прежнее! Взойди! Я уж и баньку велел истопить, и на поварне девкам наказ дал обед приготовить. Устал небось?

–  Не один я.
– Иванок сделал было шаг, но остановился, мотнул головой назад.
– Люди со мной!

На подворье как раз въезжали Калина и другие вой. Данила Игнатьевич разинул в удивлении рот, но тут же опомнился:

–  И людей накормим, и коней обиходим! Всего у меня вдоволь, никто не обижен будет!.. Идем, идем в дом.

Но Иванок все же задержался на крыльце и поднялся в терем только после того, как приехавшие с ним дружинники были устроены.

А вечером они сидели в горнице за накрытым столом. Начался Великий пост, и пир был скоромным, но в знакомом доме все казалось вкусным. Отпарившись в бане, смыв усталость и дорожную грязь, Иванок подобрел, отмяк душой и, с удовольствием потягивая квас, слушал боярина.

Данила Игнатьевич был рад. Он с первых слов поспешил успокоить юношу о князе:

–  Святополк-то Изяславич гневлив и яр, аки бык дикий, да отходчив. Тебя он помнит, но зла не держит, а перед походом и вовсе. Я ему даже напомнил о тебе - нахмурился, но слова поперек не молвил. А коли в походе отличишься - так и милость свою вернет. Я-то уж старею, и спину ломит, и в руках нету той силы - ты меня и заменишь. Чего тебе на заставе приграничной жить? Эх, была бы у меня дочь или внука - оженил бы вас да все добро тебе оставил!.. Ты прости меня за то, давнее, - вдруг моляще добавил он.
– Не со зла я - от досады. Да и сам посуди - это ведь не девке какой подол задрать! Княгиня! Понимать надо!..