Зелга опомнилась только тут - встрепенулась, отступила, выворачиваясь из-под руки Иванка.

–  Ты… ты… зачем?
– только и срывалось из ее трясущихся губ.

Иванок притянул ее к себе:

–  Мать твою сыщем… Негоже руссичанке у своих в полоне быть.

Девушка задохнулась, во все глаза глядя на молодого дружинника.

Но потом осмелела и, все еще цепляясь за его руку, робко сделала несколько шагов вдоль веревочной ограды, вглядываясь в лица пленниц и зовя мать. Половецкие женщины настороженно косились на нее. Зелга быстро заговорила с ними по-половецки, ей что-то ответили. Потом одна поднялась и закричала вглубь коша. Издалека отозвались.

–  Мама! Мама!
– по-русски и половецки закричала Зелга.
– Мама, это я, Зелга! Я здесь!

Женщины переговаривались, кричали друг другу. Дружинник-сторож с мрачным любопытством смотрел на девушку.

–  Чего это она?
– спросил он у Иванка.
– Мать зовет? Степнячку?

–  Она руссичанка, - ответил Иванок.
– В полоне была. Случайно сюда попала.

–  Эге!
– Сторож полез в затылок.

Наконец Зелга высмотрела в толпе половчанок знакомое лицо. Девушка радостно закричала, мешая русские и половецкие слова, и кинулась вперед. Навстречу ей спешила женщина в половецкой пестрой рубахе и платке. Но лицом она была русская, и Иванок разглядел это, когда она упала в объятия Зелги и разрыдалась. Женщины вокруг сочувствующе переговаривались.

Обняв мать, девушка вывела ее из коша. Женщина с изумлением смотрела на Иванка.

–  Мама, мама, это он!
– повторяла Зелга, гладя ее по плечу.
– Он не дал меня в обиду, он…

–  Я хочу, чтобы ты и твоя дочь ехали на Русь со мной, - сказал Иванок.

–  Ой!
– Женщина всплеснула руками.
– Ой… Меня Марфой звали. Дома, на Руси. Дома… на Руси…

И она заголосила, обняв дочь. Иванок стоял над ними и молчал. А потом взял Зелгу за руку, и они вдвоем повели ее мать прочь от коша.

На обратном пути Данила Игнатьевич только раз или два мельком видел Иванка, а словом перемолвиться и вовсе времени не было. Но когда степь осталась позади и войско вышло к Днепру, молодой витязь сам отыскал его. Был он не один. Старый боярин с удивлением рассматривал молодую девку-половчанку, прячущуюся за его плечом, и русскую женщину рядом с ними. Подойдя к Даниле Игнатьевичу, Иванок сдернул с кудрей шапку.

–  Здрав будь, боярин!
– сказал он.

–  Здравствуй, сынок, - вздохнул Данила Игнатьевич.
– Забыл ты меня совсем… А ведь князь о тебе спрашивал. Ты сыновца его из битвы вынес. Тебе за то честь.

–  Ведаю я уже княжескую милость.

–  Но-но, больно ты горяч, - ласково пожурил его боярин.
– Былого не изменишь, да только ты молод. Мало ли чего в жизни будет.

–  Да, - встрепенулся Иванок.
– Ты прав, боярин. Я… - Он вдруг засмущался, потянул за руку девушку поближе: - Это Зелга, боярин. Она…

Данила Игнатьевич всмотрелся в лицо девушки и заметил в ее ушах серьги - те самые, что дарила Иванку в свое время половецкая княжна Ирина Тугоркановна. Старый боярин не мог ошибиться - одну он сам недавно вручил юноше. И тут ему все стало ясно. Данила Игнатьевич растроганно вздохнул и раскрыл объятия:

–  Иди ко мне, сынок, благословлю. И ты, дочка, иди. Совет вам да любовь.

Обрадованный боярин долго не отпускал от себя Иванка. Все разговаривал с ним, выспрашивал о разном, обещал сыграть пышную свадьбу и подарить молодым сельцо недалеко от Киева, возле Вышгорода. Иванок молча кивал, соглашался, но прежде чем вернуться в Киев и начать готовиться к свадьбе, он решил во что бы то ни стало заехать в Торческ и в крепостцу, где прожил эти три года. Зелга неожиданно решила ехать с ним, и боярин не стал перечить.

Сотник Калина и его дружинники тоже сворачивали к приграничью, но на саму крепостцу Иванок с ними не поехал. Добравшись до берега Торчицы и переправившись на ту сторону - река уже разливалась и брод почти исчез, - он остановил коня:

–  Здесь простимся, Калина.

–  Эвон как?
– невесело усмехнулся сотник.
– А я думал, ворочаешься!

–  Не могу. Боярин… он мне отца-мать заменил.

–  Ага, понятно, - кивнул сотник своим мыслям.
– На боярство потянуло… Ну, добро, коли у тебя все сладится. А так - прощай пока!
– Прощай!

Они пожали друг другу руки, и Иванок первым поворотил коня, торопясь в рощу над рекой.

Здесь вовсю играла весна. На ивах и ольхах висели сережки, набухали почки, лезла из земли первая травка, в которой мелькали желтые и синие первоцветы. Никогда не видевшая в степи ничего подобного, Зелга ошалело вертела головой. Она ловко, по-половецки, сидела в седле и то и дело поднимала коня в галоп, устремившись поглядеть на пеструю бабочку или поклониться первоцветам. Хоть и ведал, что здесь сейчас ничего не может приключиться страшного, Иванок все же ревниво не спускал глаз с девушки. Бросив коня, Зелга бегала по кустам, мелькая подолом…