Она очень спокойно положила на место телефонную трубку и очень спокойно вышла из-за своего столика, ещё более прямая, уже собравшаяся, уже отрешившаяся от всех прочих дел, уже готовая идти в зал судебных заседаний, чтобы быть там судьёй.

В кабинетик, теснясь, вошли прокурор и народные заседатели и тотчас вышли, пропуская вперёд Марию Сергеевну.

— Встать! Суд идёт!

И все в зале сперва смолкли, а потом встали — все, сколько тут не было людей. И те, что пришли сюда послушать просто судебное дело, и те, кто пришёл сюда в страшной тревоге за своих родных, и те, кого привели сюда под конвоем.

Все поднялись навстречу суду и судье.

Она села на своё председательское кресло с высокой спинкой и резным гербом над головой и подняла глаза в зал.

Все в зале сейчас смотрели на неё. И те, что сидели за загородкой на скамье подсудимых — двое мужчин с посерелыми лицами, — тоже смотрели на неё.

«Ты говоришь, как судья...»

«Да, я судья, Николай...»

13

Николай Андреевич молчал, ему было нелегко отвечать на вопросы жены, не потому, что не находились нужные слова, а ещё и потому, что вдруг прямо перед ним, в гостиничных дверях, появилась Таня. А за спиною у неё

медленно одолевал ступеньки недобро известный Николаю Андреевичу городской чудодей Дмитрий Иванович Черепанов. Старик недобрый, приметливый, злой на язык. Некогда они дружили — давным-давно. А потом поссорились, что, впрочем, для Черепанова было обычным исходом всякой его с кем-либо дружбы. И вот в дверях дочь, а за спиной у неё уже вырос этот умница и злюка Черепанов, а в трубку всё ещё продолжают бить жестокие слова жены, и ей ничего не ответишь. Он собирался было ответить, он и сам собирался было перейти в наступление и наговорить жене немало тех горьких слов, которые так легко даются в подобные минуты. Он собирался было спросить её про Григория, о том, что за отношения у неё с ним. От общих друзей, наезжавших в Москву, Николай Андреевич слышал уже какие-то полурассказы, полунамёки. Да, и у него бы нашлось немало горьких и жестоких слов для жены, но в дверях стояла дочь, и Николай Андреевич растерянно смолк. Внезапно в трубке раздался сухой щелчок, и столь тягостный для него разговор кончился. Телефонистка спросила молодо-беспечным, молодо-равнодушным голоском:

— Вас прервали? Вас соединить опять?

— Нет, нет! — испуганно отозвался Николай Андреевич и поспешно встал навстречу дочери, с чувством глубочайшего облегчения выпустив из руки телефонную трубку.

Таня подбежала к отцу и, так как она до всего любила дотрагиваться руками, схватила трубку и водрузила её на место, на рычажок старинного телефонного аппарата, какие впору выставлять в музеях. Она так и сказала:

— Музейный экспонат, а не телефон, правда, папа?

— Правда. — Он глянул на часы. — Прости, я опоздал. — Он наклонился и поцеловал Таню в лоб, вдруг отчего-то страшно себя пожалев, будто посмотрел на себя со стороны и чужими глазами, и вдруг сам себя огорошив вопросом: «Зачем ты приехал?..»

Старик Черепанов, отстранив со своего пути пребывавшую в застылой созерцательности коридорную, перешагнул гостиничный порог.

— Здравствуйте, Николай Андреевич, — на старинный манер приподняв над головой брезентовый картуз, сказал он. — Рад вас приветствовать в родном городе. Всё ж таки нет-нет, а родные камушки покличат? Только вот в гостинице-то этой скука жить. И верно, пахнет щами, окна слепые. — Старик неодобрительно покосился на коридорную, теперь с глубочайшим интересом внимавшую его словам. — Ты бы, Софья, чем подслушивать, стёкла бы хоть протёрла. Ох уж эта ваша порода Савинская! Всё бы вам высматривать, всё бы вам вынюхивать!

— А Дмитрию Ивановичу всё бы язвить да язвить! — смело отпарировала коридорная. — Знаем...

— Марш отсюда! — Старик всерьёз сердито наставил на девицу свои колючие глаза. — Экая пустельга!

Он повернулся к ней спиной и, потихонечку пригасив в глазах вспыхнувшую злость, как умел радушно, улыбнулся Николаю Андреевичу.

— Так зачем, стало быть, к нам? В отпуск просто так или по делу?

Николай Андреевич в замешательстве только руками развёл. Голос жены всё ещё жил, звучал в ушах, и вот словно сошлись, объединились её вопрос «Зачем приехал?» и слова этого старика «Зачем, стало быть, к нам?» И снова у самого себя спросилось: «А зачем, зачем?»

Избегая пристально рассматривающих его глаз старика, Николай Андреевич протянул ему руку:

— Рад вас видеть, Дмитрий Иванович. Гляжу, ничуть не постарели.

— Будто бы? — усмехнулся старик. Он задержал в своей руке руку Николая Андреевича и заставил того поглядеть себе в глаза.

— Нет, не постарели.

— И встрече со мной рад? Ведь мы же вроде поссорились...

— Когда это было! Я уж и забыл даже, из-за чего и поссорились.

— Будто бы? — снова усмехнулся старик. — Ну, беседуйте отец с дочерью, а я пойду солнце ловить.

Старик отпустил руку Николая Андреевича, быстро повернулся и зашагал к дверям, по пути чуть приметно кивнув дружески Тане.

— Где это ты с ним встретилась? — спросил отец, когда Черепанов уже вышел на лестницу. — Не боишься его? Он ведь с причудами старик.

— Нет, его я не боюсь, — сказала Таня. — Я сюда идти боялась. Вот он меня и проводил. А не идти тоже было нельзя. — Таня заглянула отцу в лицо. — Папа, ты что такой невесёлый? Это из-за телефона, да? А с кем ты в него разговаривал? — Она вдруг рассмеялась. — Неужели в него ещё можно разговаривать? И слышно?