Встречаются в отечественной юридической науке и позиции, согласно которым «о самом факте существования обособленной области законодательства мы судим в основном по наличию самостоятельного кодифицированного акта или комплекса актов (например, о хозяйственном законодательстве). При этом кодифицированный акт, в особенности сводный кодифицированный акт – Основы, кодексы, – становится «пунктом сосредоточения» всех иных нормативных актов.» [100] .

Указанное, как мыслится, в основном отражает аспект не столько гносеологии, сколько восприятия (причем преимущественного практического и эмпирического толка) нормативного правового материала. Вместе с тем, с учетом интерпретации системы в качестве систематики (классификации), а также производности законодательного материала и значительности субъективного фактора (ов) в процессе его подготовки и оформления, приведенное выше утверждение представляется заслуживающим внимания. В этом контексте, с позиций надлежащего, должного, стоит согласиться с указанием на то, что «любой простой акт должен подчиняться… другим актам того же органа, если они обладают более квалифицированными формальными признаками. Такие признаки присущи, в частности, кодифицированным актам, в которых нормативный материал упорядочен, т. е. сведен в определенную логическую систему.» [101] .

Далее, демонстрируя системные свойства юридических источников права на примере отдельных правовых образований, стоит специально указать, что нормы конституционного права в настоящее время причисляются большинством исследователей, разделяющим позицию о дуализме структуры системы права, полностью к области публичного права [102] . Такой подход представляется не точным.

На примере отечественного правового порядка достаточно указать лишь на то, что в гл. 2 Конституции государства отображаются такие субъективные возможности лиц, как: право на свободное использование своих способностей и имущества для осуществления предпринимательской и иной, не запрещенной законом, экономической деятельности; право каждого иметь имущество в собственности; право на жилище. Подобные правовые предписания свидетельствуют о том, что в обобщенном виде сфера предметно-правового воздействия конституционных норм отражает не только публично-, но и частноправовое начало.

Указанное проявляется и в формах выражения «основозаконных» предписаний. В частности, в корреспондирующей области распространение имеют такие формально-юридические источники права, как конституционные договоры. В ряде правовых систем (например, в английской) не теряют своей актуальности и такие «не директивные», «мягкие» правовые подформы регламентирования социальных отношений, как конституционно-правовой обычай и того же подвида прецедент.

Более того, признание основного закона какого-либо государства (как нормативной правовой «сердцевины» конституционного права) актом сугубо публичного толка логически предполагает и доминирование соответствующей правовой ветви по отношению к частноправовому направлению. Это не соответствует и положениям самих основных законов государств, и обобщенным данным о системах права и законодательства, и дуалистической теории структурного строения права, и, что наиболее важно, – самой сущности права. Отображение последней представляется наиболее адекватным «сквозь пирамидальное» строение, при котором ветви частного и публичного (или наоборот) права проистекают из общих правовых принципов (основного, общего права). Конституционное же право, по нашему мнению, точнее трактовать в качестве «надчастного» и «надпубличного».

В отношении же семей отраслей права, отметим, обращаясь к примеру частной области, что если таковая представлена монистической моделью, то имеет место очень интересная конструкция правового регулирования, схематично отображаемая так: форма выражения права – договор – форма выражения права. Это опять-таки можно пронаблюдать на примере российской правовой системы. Так, по утверждению В.В. Ровного, нормативная правовая регламентация в сфере торгового оборота вплоть до XIX в. осуществлялась у нас посредством общеправовых формально-юридических источников. Это дает основания для формулирования вывода о единстве отечественного частного права.

В вопросах позитивной правовой регламентации подобная монистическая модель отдает приоритет торговым нормам в собственном смысле слова. Далее следуют (иные) гражданско-правовые предписания, а уже только затем – торговые обычаи. Такая конструкция юридической регламентации и правового воздействия обусловлена двумя факторами: «приоритетом специальной правовой нормы над общей и… приматом писаного права над обычным» [103] .

В завершение настоящего параграфа еще раз подчеркнем, что наиболее адекватными терминами, отображающими формальные аккумуляции юридических норм, нам представляются следующие: «формально-юридический (ие) источник (и) права» и «форма (ы) юридического выражения права». Нормативный правовой акт (разновидностью которого, по сути, является и нормативный правовой договор), правовые прецеденты и обычаи, а также имеющие юридическое значение религиозные нормы могут быть расценены в качестве структурных элементов системы права формовыражающего среза. Кроме того, формы выражения правовых норм должны рассматриваться и как показатели разграничения отраслей правовых норм и их семей.

Вопросы о показателях и вариациях структуризации права всегда были актуальными для правоведения. Дело в том, что без их исследования невозможно предлагать дальнейшие решения по поводу различных аспектов правового действия, обоснованно и уверенно (насколько это вообще возможно в абстрагированной области) проводить таковые «в жизнь». Вместе с тем тематика структурного строения права интерпретируется преимущественно либо через дуалистическую теорию, либо «сквозь призму» юридической конструкции «отрасль права». Отсюда возникает вопрос: возможно ли обоснованно свести предположения о структурных элементах многогранного явления права всего лишь к двум истолковательным вариантам? Позволим себе утверждать, что нет.

В настоящий период в правовой доктрине вновь наблюдается значительное возрастание интереса к тематике системы права, особенно в контексте определения структурного ряда таковой [104] . Это обусловлено тем, что многие проблемы соответствующей области до настоящего времени остаются или нерешенными, или весьма оспоримыми.

Существующее в правоведении многообразие правовых позиций, их противоречивость, сложность определения и разграничения отраслей права свидетельствуют не только о необходимости переосмысления доминирующего сейчас рассмотрения системы права «сквозь» отраслевую конструкцию, но и требуют выработки новых методологических подходов. Некоторые суждения по данному поводу мы и изложим в настоящей части работы.

Прежде всего необходимо отметить, что любая система неизменно состоит из определенных структурных компонентов , представляющих собой ее закономерные взаимосвязи и обладающих (в сравнении с иными частями соответственного внутреннего строения) стабильными, довольно статичными свойствами. Отсюда следует, что независимо от того, насколько крупно (или мелко) мы станем дробить в системе неструктурные элементы, сама она (в качестве целостного единства) все равно будет логически последовательной (в том числе и в смысле завершенности). Сами же структурные части в ней будут существовать всегда, ибо при отсутствии таковых нельзя констатировать наличие и самой системы. Так, например, бесперспективно рассуждать о строевом ряде юридических норм при фактическом и потенциальном отсутствии оных. Число же их ассоциаций может быть различным, ибо их наличие предопределяется совокупностью факторов не только объективного (или объективированного), но и субъективного свойства.