В то же время по своей «массе» система законодательства действительно более объемна, нежели система права. Причем именно по той причине, указания на которую и встречаются в специализированных изданиях: система законодательства, в отличие от системы права, включает в себя (или может включать) не только собственно правовые, но и иные, в том числе и не юридические, положения. Последние относятся к интересующему нас «внутренне-упорядоченному» строению просто по факту. В ряде случаев они, как представляется, излишни. При иных же ситуациях их наличие может быть вполне допустимым с позиций целостного восприятия соответствующего материала, т. е. оправданным исходя из удобства обращения с легально-регламентируемыми данными, с юридической тканью.

Здесь уместно сказать, что современное российское законодательство включает в себя достаточно большое число положений не правового (и даже и вовсе не юридизированного) характера. Речь идет о предписаниях, которые не подпадают под категорию отображающих какой-либо из компонентов именно общественных отношений (социального взаимодействия, поведенческого (их) акта (ов)). По сути, таковые лишь прописаны в законодательстве («приписаны» к нему), но не относимы к социальным нормам по своей природе, ибо по содержанию они носят либо социально-технический, либо и вовсе сугубо технический характер.

Для примера обратимся к недавно принятому Федеральному закону «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях повышения уровня материального обеспечения отдельных категорий граждан». Значительная часть этого документа посвящена трансформации Федерального закона «О трудовых пенсиях в Российской Федерации» [225] , все внесенные изменения в который (текстовым объемом на несколько страниц) посвящены увеличению размеров базовых частей трудовых пенсий по старости и инвалидности (т. е. представлены цифровыми показателями). Как представляется, «благодаря» этому названный нормоизменяющий законодательный акт можно приводить в качестве яркого и наглядного примера того, что по своему выраженному «через бумагу» объему система законодательства может быть, действительно, гораздо более широкой, нежели «консолидированная» (объединенная, сгруппированная, «укомплектованная») совокупность положений, составляющих внутреннее строение права.

Вместе с тем для интересующей нас профильной области (системы законодательства) обозначенное не юридико-нормативное превалирование с компонентных и содержательных позиций решающего характера не имеет. Дело в том, что оно демонстрирует не сферу собственно-правового действия , и даже, как представляется, не столько тенденцию и логику легальной регламентации социального взаимодействия, сколько существующий в конкретно-исторической правовой среде юридико-технический стиль. Последний во многом обусловлен знаниями, навыками и умениями конкретных физических лиц, творящих (подготавливающих) тот или иной нормативный (либо ненормативный) правовой документ.

Также позволим себе заметить, что прочтение Федерального закона «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях повышения уровня материального обеспечения отдельных категорий граждан» «наводит» на мысль о том, что перечисление цифровых показателей не должно находить своего отображения в нормативных правовых актах, так как последние предназначены для отражения именно норм права. Числовая составляющая не является элементом социальных отношений и, соответственно, должна подвергаться если и нормативному, то, во всяком случае, не законодательному регламентированию.

Более того, названный Федеральный закон (как целое) содержит крайне незначительное (особенно в сопоставлении со своим объемом) количество норм права. Нам же представляется, что в нормативных правовых актах следует отражать только принципы и (или) правила (в том числе условия и основания) установления и реализации необходимых цифровых показателей, в то время как сами последние должны фиксироваться: в случае своей модельности – в нормативных (но не правовых), а при отсутствии таковой – в правореализационных актах.

Таким образом, все сказанное выше дает нам возможность утверждать, что системы права и законодательства в лучшем случае пересекаются между собой, но не совпадают. Таково же сочетание и принципов права с основными началами законодательства. Все это смежные, «налагающиеся», но все же различные, можно даже сказать – разнопорядковые явления и феномены. Кроме того, понятие системы законодательства следует отличать от понятия системы юридических источников, форм выражения правовых норм. Последняя представляет собой один из срезов строевого ряда уже именно права (причем в отношении видовых компонентов – непосредственно самого структурного порядка). Также надо отметить, что в легальных данных отечественного правового порядка элементный состав ни одной из интересующих нас систем не фиксируется. Вместе с тем в законодательном материале содержится уровневое разграничение сфер статутотворческой деятельности, а в подзаконной документации – градация правовых актов.

Также надо резюмировать, что утверждения о том, что система права шире одноименного пласта законодательства, с позиций своей истинности носит лишь ограниченный характер. Оно верно только в отношении сравнения «бумажного» объема юридического материала актового нормативного правового толка. Исключительно в указанном контексте данные системы права действительно будут «проигрывать» статутным показателям (ввиду своего природно-правового характера), притом что в систему законодательства могут быть включены (что соответствует не должному, но истине факта) как положения не только не юридической, так даже и не собственно-социальной видовой принадлежности.