Её торжественно похоронили на местном кладбище, и ежедневно отец Никита и его жена стали посещать её могилку и украшать её цветами.

Вскоре жена отца Никиты родила, но не благополучно: дело Хлоповой и её кончина сильно на неё повлияли.

Муж её тоже затосковал; чтобы рассеяться и убить печаль, он ещё усерднее взялся за поучение своей паствы.

Но на это его товарищи, священники, глядели как на еретичество и латинство и подбивали фанатиков прихожан говорить ему дерзости на улице и чуть ли не хотели побить его каменьями.

Однажды он даже получил подобную письменную угрозу.

Жена посоветовала ему ехать в Москву.

Он отписал об этом грамотку Нефёду Козьмичу, и вскоре был получен патриарший указ о переводе его туда.

Переехал отец Никита в Москву и думал: вот где я отдохну душой, да и жена моя оживёт.

Вначале и казалось, что оно так будет: он устроился в церковном своём домике скромно, но уютно и рад был, что Нефёд Козьмич был от него недалеко.

Почти ежедневно он захаживал к нему, и они вдвоём как бы слились душой.

Не была ни у одного, ни у другого в утайке ни одна мысль, ни одно чувство.

Часто говорили они о несчастной Хлоповой и об её смерти; но Нефёд Козьмич утешал его тем, что для счастия Руси, быть может, и лучше, что царь женился на Марье Владимировне Долгорукой, так как и по красоте, и величью, и по уму — это истинная царица.

— Притом, — прибавлял Нефёд, — коли, да сохрани Господь, умрёт патриарх, Долгорукие не позволят наступить себе на ногу и в царской думе будут не последние. Не дадут они в обиду ни земли русской, ни царя.

Несколько дней спустя после этого Нефёд возвратился торопливо домой и был необыкновенно пасмурен.

В сильном волнении ходил он взад и вперёд по передней в ожидании прихода отца Никиты, за которым он послал.

Когда священник вошёл, он испугался; как говорится, на Нефёде не было видно лица.

— Что случилось? — спросил он.

— Идём куда-нибудь, чтобы нас челядь не могла услышать: случилось большое несчастье...

Он отвёл его в свою опочивальню, осмотрел её, как бы боясь, что кто-нибудь не спрятался ли их подслушать.

— Несчастье, и несчастье такое, что и сказать нельзя... Я только что от патриарха — он в отчаянии... Невестка, невестка, на которую он возлагал для русской земли столько надежд, сильно захворала... и... и нет никакого спасения...

Отец Никита побледнел и задрожал — так известие это поразило его.

— Кто же окружал царицу? — воскликнул он.

— Все её, царицы-инокини, родственники. Давно уже они сплетничали патриарху, что она-де испорченная: то смеётся, то плачет; что она нежного сложения, а тут вдруг заболела, нельзя добиться от неё, от чего она захворала; может быть, она скажет духовнику, но теперешний её духовник — друг царицы-инокини, и если даже та скажет ему что-либо, то он утаит правду... Мне и пришла мысль предложить патриарху тебя, отец Никита, в духовники, согласишься ли ты на это тяжёлое дело?

— Соглашаюсь и готов жизнь отдать за правду! — воскликнул священник.

— Иного ответа от тебя и не ждал. Едем к патриарху.

Приехав к отцу царя, Нефёд прямо повёл без доклада отца Никиту в комнату, в которой патриарх принимал его уже единожды.

Филарет явно их ожидал, и после обычных земных поклонов их он обратился прямо к священнику:

— Рад тебя вновь видеть у себя. Тебе уж, вероятно, передал Нефёд Козьмич о постигшем царя, меня и землю русскую горе. Царица сильно захворала, на духу она, быть может, сознается, в чём её болезнь. Нужен человек, который бы заставил её сказать правду. Нефёд Козьмич и я находим, что ты лишь один способен это сделать.

— Благодарю святейшего патриарха за доверие ко мне, но не слишком ли много возлагает на меня патриарх?

— Нет, не много. Ты красноречив и сумеешь её убедить на духу.

— Быть может, с помощью Божьею...

— Но помни — всё, что она скажет тебе, ты должен без всякой утайки передать мне как патриарху.

— Само собою разумеется, я обязан святейшему патриарху передать всё, что он требует.

— Этого мало — обещаешь ли ты подтвердить всё то, что услышишь на духу, даже и под пыткой?

— Обещаюсь.

— В таком разе сейчас я поеду к царю, а ты поедешь с моею свитою.

— Слушаюсь.

Священник и Нефёд Козьмич вышли в сени, в ожидании Филарета.

Экипажи подали, Нефёд, получив благословение патриарха, уехал домой, а патриарший поезд, в котором находился и отец Никита, двинулся к грановитой палате [6] .

Оставив свиту в сенях, патриарх вошёл в переднюю; там толпились бояре; они все пали ниц перед святейшим, и тот, благословив их, пошёл вперёд к царю, который находился в своей опочивальне.