Этот вздох словно пробудил старого разбойника; он встал и, покачиваясь, принялся что-то искать у себя за пазухой, причем дважды поднял глаза кверху. На небе, будто рассыпанные по темному одеялу мелкие печеные кукурузные зерна, белели звезды.

Растолкав товарищей, Сыбо подошел к побледневшему послушнику и встал между ним и разбойниками. Поглядел на бледное, но дерзкое лицо Луки.

— Оставьте его! — промолвил старый хусар 2 и, не глядя на дружину, махнул рукой.

Потом, словно торопясь закончить какое-то уже начатое дело, медленно, торжественно, но слегка запинаясь, обратился к послушнику со словами:

— Лука! Ты — грамотей и знаешь побольше нашего. Всякое там читал, что в Писании сказано. Так вот, скажи мне по совести: не знаешь ли ты такой книги, где о грехах человеческих сказано? А? Приходилось тебе читать такую?

Не изменяя враждебного выражения лица, глядя на Сыбо тем же упорным и дерзким взглядом, каким раньше глядел на остальных разбойников, послушник пробормотал:

— Оставь меня в покое!

Но Сыбо подошел к нему вплотную и, схватив его за полу рясы, продолжал с тем же напряженным вниманием, словно боясь что-нибудь забыть или упустить:

— Нет, не надо так. Коли я тебя спрашиваю, значит душа моя знать хочет. Поговори со мной, поучи меня!

— Я сам темный. Ступай к Амирали: он больше меня знает.

— К Амирали? К этому злому старику? Нет, братец Лука. Да и что я пойму у него? Ведь он два слова по-болгарски скажет, а десять по-гречески.

— Ну так в Парорию к Григорию.

И злобно, насмешливо добавил:

— Пойди, пойди туда. То монахам животы углями прижигал, денег требовал, а теперь, что такое грех, спрашиваешь? Ты такой же тать и нечестивец, как все они.

Между разбойниками, слушавшими разговор Сыбо с монахом разинув рот, послышался глухой ропот, а Батуд крикнул:

— Молчи, церковное помело, а не то Халахойда со Стратимиром сейчас тебя вздернут... Шевелись, Халахойда! Выбери-ка покрепче сук для этого красавца, Стра-тимир!

Названные в самом деле встали и подошли к той группе, где находились Лука и Сыбо. Стратимир даже протянул руку к одной толстой березе.

Сыбо, словно не слыша этих речей, каким-то смешным хриплым голосом закричал, размахивая руками:

— Исповедаться хочу, братья! Покаяться! Грех на душе у меня. И правда это: нечестивцы мы, тати ночные. Что на пария напали? Он правильно говорит!

Порывисто наклонившись над старым разбойником, Лука поглядел на него удивленно, с недоверчивой улыбкой.

— Ты пьян, — прошептал он.

Вдруг Сыбо, задрожав, тяжелым мешком упал на колени — не перед Лукой или Стратимиром, а перед каким-то далеким, невидимым призраком. Голосом все более тонким и хриплым. как будто не имея сил выразить все, что было у него на сердце, он воскликнул:

— Обидели мы старца, братья, Григория этого самого! Нарочно подослал нас проклятый Амирали мучить его, ограбить. Просветил меня старый человек, и я ...

Но разбойник с рассеченной бровью не дал ему докончить; он накинулся на него и стал трясти его за плечи, свирепо крича:

— А-а, Григорий, Григорий? Где ты его видел? Где нашел? Куда деньги девал, которые у него отнял? Значит, ты и нас обманул, старый пес!

— Тоже верно, братья, — задыхаясь, пролепетал Сыбо, став на колени перед Батулом. — И про это скажу. И все, что взял, вам отдам. Отпусти меня, Батул: я всю подноготную расскажу, — все, все ...

Он перевел дух, потом, не вставая, продолжал, смиренно кланяясь всем разбойникам по очереди, но особенно усердно в ту сторону, где как-будто стоял незримый свидетель:

— Простите меня, братья. Грех алчности и сребролюбия попутал: обманул я вас. Помните, что я оказал, когда мы к речному затону возле скита подходили?

— Помним! Как не помнить, — послышались голоса. — Ты говорил: надо плотину разобрать и воду спустить; а она монастырский скот унесет...

— Правильно, Славота,—сокрушенно вздохнул Сыбо, глядя в землю.

— Сделали мы это, — подхватил другой, — и принялись рыбу ловить. Прямо так, руками. Вдруг из шалаша у плотины выходит монах и стал нас просить...

— А дальше что было? Говори, сынок...

— Дальше-то? Ну, хоть он еще сильней и крепче нас был, мы его побили и связалИ! и ты с него рясу снял и оделся монахом, чтоб в монастырь незаметно войти.

— Так, так. Теперь постой. Дальше я скажу все как есть, — так же сокрушенно перебил Сыбо.

Но Батул опять закричал:

— Провел нас, старая лисица!