Но Диане этого было мало. Она хотела большего. Ей нужно было немедленного и ощутимого подтверждения. Она стала ласкать и целовать его, стараясь растормошить. Но ему совершенно не хотелось выходить из тихой неги, разрушать гармонию и тишину этого мгновения.

Диана ласкала и целовала его, не допуская мысли, что может не встретить взаимности. Джеймсу не хотелось ничего объяснять, и он предпочел красноречиво молчать, не откликаясь на ее призывы. Как ужаленная, отстранилась она от него: худшие ее опасения подтвердились, ее снова отвергли, и он ничем не лучше других. Мгновенно потеряв четкость восприятия реальности, она оказалась во власти всех своих прежних сомнений: значит, это правда, думала она, значит, она недостаточно хороша, он пресытился ею.

В отчаянной попытке защититься, смягчить неминуемый удар, она стала нападать сама.

«Почему? — закричала она. — Чего ты добиваешься от меня? Почему ты причиняешь мне такую боль?»

Последний упрек она бросила хмуро, едва слышно, словно понимая, что он не совсем справедлив, она старалась поскорее избавиться от него.

Джеймс был утомлен. За последние два года он привык безоговорочно исполнять все ее желания. Но как она не понимает, что сейчас его отказ продиктован именно безграничной любовью? Он ведь не бездушная машина. Зачем она унижает его, унижает его мужское достоинство? А ему хотелось всегда быть с нею честным и неповторимым.

Услышав нотки недоверия в ее голосе и увидев ее ярость, впервые за время их романа он рассердился на нее и обиделся. Ее выходка была неоправданна и смешна. Если бы злость не мешала Джеймсу трезво и честно оценить ситуацию, он бы понял, что ее гнев, способность мгновенно впадать в крайности, скорее, заслуживали сострадания. Ее легкоранимость, ее способность так внезапно терять самообладание крайне беспокоили его.

Однако сейчас гордость не позволила ему прийти ей на помощь, утешить ее. Вместо того он заговорил тихо, но твердо. Он сказал, что любит ее, что всегда стремился доставлять ей счастье, но он все-таки не машина, которую можно включать в любой момент по своему усмотрению. У него тоже есть чувства и желания. И ничего такого не произошло. Он просто устал. И ей не следует принимать это на свой счет, она должна понять его правильно.

Он отсел в сторону и отвернулся, с большим трудом сохраняя спокойное выражение лица.

Диана не могла выносить его хладнокровного самообладания. Она не могла понять, как он может сидеть спокойно, видя, в каком она состоянии, не могла поверить, что он не подойдет к ней прямо сейчас и не прижмет ее голову к своей груди, давая ей выплакать свою боль. Он вел себя в точности как Чарльз, не замечая ее страданий. Это было выше ее сил, и с воплем боли и отчаяния она побежала по полю.

Джеймс не пошел за ней. Злость сковала его. Ему уже не хватало терпения на эти театральные жесты. Кому они нужны? Довольно.

Неторопливо, преодолевая напряжение, он собрал остатки пикника и пошел к машине, где поджидал его Аллан Петерс. С полчаса они ожидали, что Диана вернется, и за это время, показавшееся Джеймсу вечностью, он поделился некоторыми своими опасениями с Алланом. Он сказал ему, что все его усилия бесплодны и, видимо, отношения с принцем Чарльзом оставили в ее душе такой рубец, который никогда уже не затянется. Временами ему кажется, что их любовь тщетна и все его старания рассыпаются в прах. В конце концов, у него тоже есть чувства, он не робот.

Аллан Петерс сказал лишь, что понимает и сочувствует ему, и они погрузились в типичное для мужчин молчание, которое многие считают более достойным, чем многословные разбирательства. Диана вернулась к машине с покрасневшими от слез глазами и молча забралась на заднее сиденье. Джеймс сел за руль и повел машину домой.

С переднего сиденья Аллан Петерс упрекал Диану за то, что она убежала от них. Он сказал, что это не только крайне опасно, поскольку они не знали, где она, но и — если быть вполне откровенным — несправедливо по отношению к Джеймсу, который всегда так добр к ней. Диана ничего не ответила.

В ней все клокотало. Она будет отмщена. Еще никто безнаказанно не говорил с ней так. И вскоре сержант Петерс действительно был переведен из телохранителей.

После храброго выступления Аллана Петерса весь путь до самого дома они проделали в полном молчании. Диана сразу же побежала наверх, а Джеймс, совсем подавленный, смотрел на нее снизу. Он чувствовал, что глубоко ранил ее и тем самым ранил и себя. Его самые сокровенные опасения оправдались. Обидеть женщину, тем более Диану, было для него последним делом.

Сев рядом с ней на кровать, он гладил ее по влажным от слез щекам и говорил, как сильно он ее любит, признавался, что не может видеть ее огорченной и печальной, не может выносить льда размолвки. Он говорил, что единственное его желание — доставлять ей счастье, и мысль, что он причинил ей горе, просто убивает его. Диана легла, свернувшись клубком, и Джеймс прижался к ней, повторяя изгибы ее тела.

Он нашептывал ей, что она самая прекрасная, самая притягательная женщина на свете. Просто он устал — и ничего больше. Он чувствовал, как постепенно в его объятиях смягчается судорожная скованность ее членов, как все ее тело уступает его ласкам. «Я люблю тебя, я люблю тебя», — повторял он нежно, и Диана повернулась к нему лицом. Ей, словно ребенку, необходимо было снова и снова слышать эти слова, получать постоянное подтверждение того, что все хорошо. Ей ужасно не хотелось портить эту светлую и чистую сторону своей жизни, ее сводил с ума страх лишиться этого, и она с облегчением и благодарностью приняла его объяснение. Они поклялись никогда не ссориться — пусть только смех, а не слезы, сопровождает их встречи.