Диана большую часть времени проводила в шале, чувствуя себя больной и глубоко несчастной. Возобновились приступы булимии, и вдобавок она простудилась. Однако ощущение того, что она заперта в четырех стенах, не оставлявшее ее ни вечерами у камина, ни ночью в постели, казалось ей мучительней, чем ее обычная меланхолия. Она заметила, что сейчас ощущает себя особенно беззащитной, словно интуитивно готовилась к новому потрясению. Она беспрерывно звонила Джеймсу и говорила ему, что не может совладать с чувством потерянности, брошенности. Она нуждалась в нем сейчас более чем когда-либо.

И тут случилось несчастье. Пресс-секретарь принца Чарльза принес дурное известие, что в горах сошла лавина и один человек погиб. Когда выяснилось, что погибший — майор Линдсей, Диана не стала замыкаться в себе. Быстро и решительно, словно исполняя чьи-то точные указания, взяла она на себя практические хлопоты. Она сама не понимала, откуда у нее вдруг взялись силы в такой ситуации. Как мать, способная в критическую минуту приподнять автомобиль, чтобы высвободить из-под него своего ребенка, Диана сумела вывести всех из шока и увлечь за собой. Они должны немедленно вернуться назад с телом несчастного. Они должны поехать к жене Хью, убеждала она. Сейчас это самое главное.

Пораженный трагедией и словно оцепеневший, принц Чарльз поначалу не понимал, почему так важно немедленно возвратиться в Англию. Ведь его подруга Пэтти Палмер-Томкинсон сильно повредила ногу и нуждалась в серьезной операции и долгом лечении. Почему бы не задержаться на некоторое время в Швейцарии и не прийти в себя?

Но Диана была непреклонна. Они должны ехать и быть рядом с Сарой Линдсей. Сердцем она была уже там и знала, что должна сделать все, что в ее силах, чтобы помочь убитой горем подруге.

Впоследствии, когда у нее уже было время оправиться от потрясения, к ней в Хайгроув приехал Джеймс. В его объятиях, позволяя излиться накопившимся чувствам, она горько зарыдала. Преодолевая обиду, она сделала первые робкие шаги по пути к достойной самооценке. Она гордилась тем, что в этот критический момент единственная из всех владела собой. Она действовала не по годам благоразумно. Но почему Чарльз никогда не видел этого? Почему он никогда не считал ее способной на такое? Словно взбираясь по крутому склону, поминутно оскальзываясь и падая, она не в силах приблизиться к нему. Но отныне все будет по-другому: она оценила свое благоразумие, свое умение справляться с обстоятельствами. Во всяком случае, невзирая на весь этот ужас, она уловила первые признаки долгожданного выздоровления, признаки того, что наконец она научилась находить в себе силы и применять их.

После возвращения из Швейцарии она искала спасения от одолевшей ее в тесных стенах дворца клаустрофобии на пляжах Дорсета. Низко опустив голову, в темно-сливовой дутой куртке, которую ей дал Джеймс, бродила она по пустынному берегу, вновь и вновь пытаясь осмыслить горькую правду. Ее браку пришел конец. Настало их время. Словно под воздействием отрезвляющего морского бриза она стала понимать, что, если ей предстоит начать новую жизнь, нельзя тревожить призраки обиды и разочарования, что ей надо научиться верить в жизнь. В конце концов, нет худа без добра: в ее жизнь вошел Джеймс и помог ей обрести себя.

Диана с огромным нетерпением ждала этих девонширских уик-эндов, которые — как это ни парадоксально, если вспомнить, насколько скована она была там в своих передвижениях, — были для нее глотком свободы, без которой она задыхалась. Отпустив полицейскую машину сопровождения, она брала с собой Кена Уорфа или сержанта Аллана Петерса. Подчиняясь неукротимой силе, мчалась она на встречу с Джеймсом и часто приходила в такое волнение, что по приезде тут же увлекала Джеймса наверх в его комнату, где они могли быть наедине.

Поскольку ее зеленый «ягуар», стоящий за забором, не вызывал никакого ненужного любопытства, Джеймс и Диана стали вести себя немного смелее. Они стали совершать романтические прогулки по пляжам Эксмута и Бадли, оставив позади на приличном расстоянии охрану. Диане нравились прогулки вдоль моря. Словно в монотонном грохоте прибоя и реве ветра ей было легче прислушаться к себе.

Джеймс всегда полагал, что природа, так много безвозмездно отдавая человеку, не требует ничего взамен, кроме уважения. И когда он делился с Дианой своим пониманием природы, тесной связью со всем окружающим, она словно вступала в новый мир — его мир. Бывало, когда они колесили по дорогам Дартмура, упиваясь суровой красотой его ландшафта, разворачивавшегося за окном автомобиля, Джеймс вдруг притормаживал, чтобы обратить внимание Дианы на какую-нибудь маленькую птичку, умело маскирующуюся в высоком мху. Так они сидели в тишине, наблюдая за ней, и в эти минуты влечение Дианы к возлюбленному обретало новый смысл.

Когда стало потеплее и холмы вдоль тропинок запестрели желтой жимолостью и розовым шиповником, Джеймс и Диана стали выезжать на пикники в отдаленные уголки Дартмура. Джеймс любил, стоя на вершине холма, обозревать благоухающие в солнечных лучах пустоши и с умилением глядел на то, как мягкий девонширский воздух покрывает нежным румянцем щеки Дианы.

Однажды на одном из таких пикников произошел неприятный случай. Погода стояла ясная, на небе не было ни единой тучки, и, закусив сандвичами с холодным мясом, помидорами и фруктами, Джеймс, счастливый и довольный, откинулся на спину, прижимая к себе Диану. Он убеждал ее отведать самодельной лимонной водки, и она, поддавшись на его уговоры, сделала несколько глотков. Джеймс, разогревшись от нескольких выпитых рюмок, думал о том, какое это райское блаженство лежать вот так в обнимку и целовать ее нежно, но не пробуждая в себе бурной страсти, а просто упиваясь ее близостью.