Во время купания графиня Наталья Ростова почувствовала зуд между лопаток – чесалось от грязи, а белые ручки не доставали, словно их заколдовали.

Графиня раздосадовалась, что отпустила девок в трактир – кто же ей теперь спину намылит и вымоет добела?

В доме только муж – граф Пьер Безухов, молодой, толстый, очкастый перспективный Государственный человек в белых панталонах.

Не графское дело намыливать спины дамам.

«Что, если муж мой Пьер Безухов вознегодует, укорит меня, когда я попрошу, чтобы он намылил мне спину и протер мочалкой между лопаток, как метлой прошел по улице? – графиня намокала, но спина зудела сильнее и сильнее, словно по ней подводные вши бегали. – Граф скажет, что дзэн ему не позволяет взять в руки мыло.

Ах, я несчастная натура! – Наталья Ростова прикрыла глаза в безысходности, но вспомнила, словно пробила лед на реке Москве: — Ох! Истопник Иван в полосатых портках и замызганной рубахе, как слон.

Иван не чувствительный, дзэн ему не помеха, как кость в горле!»

— Ивааааан! — графиня Наталья Ростова протяжно пропела, словно готовила голос к постановке в театре. – Иваааан!

На зов пришел Иван истопник – кряжистый дубовый парень, и его никогда не терзали сомнения:

— Что изволите, барыня? – истопник вылил на голову Натальи Ростовой ведро теплой воды, будто в купель окунул.

— Иван! Немедленно намыль мне между лопаток и потри спину мочалом французским! — графиня Наталья Ростова нагая – что стесняться мужика? – встала в корыте, вышла, наклонилась, уперлась руками в края, как кланялась народу. – Тебе графский дзэн не помеха, мужик!

Нет в тебе барской чувствительности!

НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ

Поручик Голицын Семен Игнатьевич манкировал придворный этикет, манкировал, манкировал и доманкировался.

На Рождество его пригласили на торжественный бал с ужином в Зимний Дворец, разукрашенный, как физиономия денщика Ивана.

Поручик Голицын Семен Игнатьевич пришел на ужин в некотором волнении и легком подпитии для храбрости: опасался, что нарушит этикет, как вазу разобьет.

За столом по правую руку от поручика сидела графиня Пустовойтова Алина Родионовна в воздушном платьице и собольей накидке, что шла к её милому личику, нежному, как дуновение зефира.

Графиня Пустовойтова ловко орудовала ножами, ножичками, вилками, вилочками, ложками, ложечками, при этом знала застольный этикет сногсшибательно, чем конфузила поручика Голицына.

Поручик волновался, судорожно трепыхался, но к столовым приборам не прикасался – опасался, что вызовет смех графини Алины Родионовны, словно в колодец упадет без воды.

Семен Игнатьевич решил, что будет пить только водку рюмками, а к другим предметам не прикоснется, словно они отравлены американским ядом.

Рюмка за рюмкой, рюмка, за рюмкой!

Графиня Пустовойтова Алина Родионовна с улыбкой следила за манипуляциями поручика Голицына, наблюдала, как маленького утенка:

— Что же вы, поручик, не закусываете белое столовое хлебное вино? – графиня улыбнулась мило и с помощью замысловатой вилки и кривого ножичка из набора подцепила маленький гриб рыжик.

— Не решаюсь! Не решаюсь дзэн нарушить! — поручик Голицын слукавил и снова выпил, будто загонял жажду в печенки.

— Экий вы нерешительный, поручик! – графиня Алина Родионовна Пустовойтова засмеялась и тут же вздрогнула, как из кареты выпала на мостовую.

Поручик Голицын облапил её под столом и над столом – как рук на все части тела дамского хватило, охальнику?

— Однако, Семен Игнатьевич, вашу нерешительность да в Институт благородных девиц! – графиня Пустовойтова Алина Родионовна прошептала в смущении, но с великой долей довольства и радостного головокружения, как на качелях в Летнем Саду.

ДИКОЕ

Естествоиспытатель натуровед Семен Абрамович Пржевальский изучал в горных селеньях дзэн и лошаков.

В высокогорной деревне он приметил замечательного статного лошака с умными проницательными очами, тонким станом и лакированными копытами, не загрязненными людскими руками.

Семен Абрамович Пржевальский долго зарисовывал лошака, ходил вокруг да около, как кот крутится около капкана с мышью.

Житель горного аула потешался над Семеном Абрамовичем Пржевальским: смеялся над ученым, щелкал пальцами, корчил рожи, потому что – неуч, а в конце предложил на потеху сотоварищам по горному селу.

— Дуй лошаку в зад, дядя!

Семен Абрамович Пржевальский протер очки, внимательно посмотрел на хохочущего шутника и его одноаульцев и ответил по-народному, потому что долго изучал быт и нравы жителей горных племен:

— Маму свою поцелуй в зад, баран!

Через сутки помятый, побитый Семен Абрамович Пржевальский очнулся в областной лечебнице, ощупал себя, остался доволен, что ничто не отрезали ему обиженные горные люди:

— Дикий народ горцы с лошаками!

Дзэна в них нет, дзэна!