На одинокую танцующую Наташу Ростову внимательно смотрит поручик Голицын, закручивает ус, сверкает глазищами – по три рубля за фунт глаза черные идут на ярмарке.

Графиня конфузится, поправляет оборочки, натягивает бальное платье, веером грудное место прикрывает, чтобы охальник Голицын не взирал с животной страстью.

— Так-с, – Наташа Ростова не выдержала и после мазурки, которую танцевала одна одинёшенька подошла к поручику Голицыну, надула губки и игриво стукнула поручика веером по правой щеке: — Милостивый государь! Объяснитесь!

Почему вы меня конфузите пристальным взглядом, от которого я честь замужней жены теряю?

Охальник!

— Ничего, сударыня! – поручик Голицын звякнул шпорами, как серебряными колокольцами. – После дзэна меня на баб потянуло!

Вы танцуйте, танцуйте, я пристально не на вас смотрю, а на ваши прелести, ваши движения и ягодицы!

Вас, как личность вниманием не оскорбляю.

Нет мне дела до вас, а ваши прелести – они живут своей, отдельной жизнью, как платье отдыхает в шкафу.

Поручик Голицын алчно зыркнул графине Ростовой в разрез бального платья, словно высматривал щуку в проруби.

Графиня отбежала на середину залы, танцевала снова одна, но уже не конфузилась под взглядами поручика Голицына:

«Не на душу мою пристально смотрит, а на телеса!

Честь замужней жены не запятнана! Дзэн!»

ПОЧТИТЕЛЬНОСТЬ

Статскому советнику Евгению Петровичу Карнаухову в трактире попала в горло гусиная кость и стала поперек, как баба домой пьяного мужа не пускает.

Евгений Петрович закашлялся, покраснел, затем позеленел и посинел, словно гусь протухший на печи.

Он стучал пальцами по столу, хрипел, вращал очами дико, будто разбойник на опушке леса.

Вокруг собралась толпа холопов, послали за доктором, но никто не решался кость вытаскивать из горла статского советника.

— Поймите, сударь, – кабатчик приложил руки к груди, со страхом и подобострастием смотрел на хрипящего статского советника. – Мы с почтением относимся к знатным особам, поэтому не лезем грязными мужицкими руками в горло господам – не сортир ваша глотка, а – храм Государственных дел.

Ежели бы мужик подавился костью, или баба, то мигом бы кость вытащили, даже не запылились.

Но к вам с почтением относимся, потому что дзэн почтения!

Вы же нас потом укорите и засудите, если мы пальцами неблагородными вам в глотку залезем за костью.

Ваши начальники пожурят вас за сношения с низшим сословием, словно вы купили дешевую девушку на ярмарке.

Кабатчик почтительно кланялся, а статский советник Евгений Петрович Карнаухов задыхался кровью и сучил ногами – так сучит сурок на весенних играх.

Народ качал головами в знак согласия со словами кабатчика – кабатчику не перечат, потому что – не нальет спорщикам.

Через час прибежал запыхавшийся доктор Антон Сергеевич Плеханов в бекеше, раскрасневшийся на морозе, свежий и значительный, как Исаакиевский собор.

Пенсне-с доктора запотели в жаркой избе, и доктор их долго протирал замшевой тряпочкой, словно любимую кобылу вычищал.

Наконец доктор Антон Сергеевич Плеханов взглянул на пациента, затем скрестил руки на груди, воздел очки к закопченному потолку и пропел красивым семинаристским голосом:

— Почтим усопшего Евгения Петровича Карнаухова.

Экая нелепая смерть простая – костью подавился, да я запозднился! Дзэн!

НИЗМЕННОЕ

Корнет Оболенский Дмитрий Васильевич демонстрировал перед барышнями в Манеже своё искусство верховой езды, словно на помеле летал.

Барышни охали, ахали, посылали корнету воздушные поцелуйчики (при этом краснели неимоверно от конфуза).

Корнет Оболенский разохотился, сменил кобылу, показывал чудеса конкура и танцев на лошади, словно на плечах балерины восседал.

К обеду у дам пыл поубавился, а к ужину барышни откровенно зевали и стреляли глазками по сторонам в поисках разносчика пирогов с потрошками.

— Корнет, не пора ли отужинать у Лавуазье? – смешливая княгиня Волконская Ольга Витальевна раскрыла веер – так рыбачки поднимают юбки в порту Одессы. – Уж полночь близится, а Дмитрия всё нет!

Нам би бизе-с на один зубок-с!

— Полноте, полноте, Ольга Витальевна! – Корнет Оболенский взял новую высоту – перепрыгнул с лошадью через бадью с опилками. – Возвышенное – наша пища, духовное; насыщение от искусства, а не от рестораций, где половые напомаживают волосы, как сапоги. — Корнет Оболенский подстегнул лошадку (плеткой с серебряной рукояткой корнет гордился, как и золотыми зубами).