С твоим усердием даже на платье не заработаешь в артистках.

— Полноте, барин Роман Проклович! – Авдотья хохотала, стояла бесстыдно, словно в кабаке на столе. – Ежели не в артистки, то потешусь хотя бы!

Что ж молодость зря терять на охи и ахи!

Как только время свободно, так я и чудачу, будто меня на ключ завели немецкие мастера.

— Попрекну я тебя, – граф Роман Проклович добро усмехнулся в мундштук, – но не укорю!

Попрекаемое, но не укоряемое! Дзэн!

ОСОЗНАНИЕ

Корнет, поэт и музыкант Алексей Витальевич Шереметьев с утра проснулся в дурном расположении духа, словно с кобылы упал на плацу.

Вчерашний день выплыл с ужасающими подробностями – так выплывает из-за ивы челн с разбойниками.

Сначала пили за обедом во славу здоровья графини Пристельской Анфисы Егоровны – много пили, но корнет знал свое состояние, поэтому проявлял разумное соотношение пития и закусок, словно прошел школу французского мужества.

Вечером чевствовали господина полковника Семенова Евграфа Федоровича, как море Байкал высасывали из кружек.

Корнет Алексей Витальевич уверял господ офицеров, что знает меру, и знал бы её, если бы не сел за карты себе на позорище.

Сначала играли по маленькой для разогрева, а, когда пошла большая игра, то корнет уже себя не чувствовал и очнулся лишь после крупного проигрыша, равного трем большим деревням, которых у него, разумеется, не было.

Долг чести велел – либо расплачивайся, либо ходи с позором, как с отрубленной головой.

Корнет Алексей Витальевич Шереметьев выбрал третий путь чести – застрелиться без сватовства и признания в своих ошибках.

«Эка, мои кредиторы утрутся, когда узнают, что я героически покончил с жизнью, но сраму не поимел, подобно Александру Македонскому! — корнет Шереметьев осмотрел наган, приставил к виску – красиво, как на старинных гравюрах. – Мертвые сраму не имут!

Меня повезут на лафете пушки, а затем с должными почестями придадут матушке земле!»

Корнет Алексей Витальевич в последний раз в жизни взглянул на своё молодое отражение в зерцале (серебряное, дорогое, но долг не покроет), палец нажимал на курок, но…

— Досада! Неприглядная досада, как голая девка в грязи! – корнет Шереметьев с негодованием рассматривал лицо, с синими кругами под глазами, с красным носом, кровавыми глазами, опухшими скулами, словно не торжествовал вчера, а на поле брани дрался с Кочубеем. – Меня в дурном виде даже мертвого никто не полюбит, а это – стыд и срам!

Щетинка, словно у дикого кабана выросла за ночь.

Никто её из кожи не тянул, а выросла грязными островами бамбука.

Корнет Шереметьев отложил наган, кликнул Ивана, и… через час гладко выбритый, надушенный (парфюм – подарок балеринки Мими) любовался собой в большом зеркале, прикроватном.

— Ничего-с! Но одежда… галифе-с… Где это я валялся, или меня валяли свиньи?

До обеда корнет Алексей Витальевич гонял денщика: одежду стирали, сушили, гладили, придавали светский шик и лоск, словно свадебное платье жениха.

К вечеру посвежевший, надушенный, элегантно-чистый корнет Алексей Витальевич осмотрел себя со всех сторон, остался более чем доволен, даже подмигнул себе в зерцало, залихватски закрутил ус, и потянулась рука к нагану – в этаком виде не грешно и не срамно застрелиться дамам на радость.

— Ишь, что захотела смерть, красавчика поиметь возжелала! – корнет Шереметьев неожиданно передумал стреляться: жалко, когда красота пропадает зря, и её в землю, как репу. – А долг чести, карточный долг, ну его к чертям!

Всенепременно – к чертям!

Хорошо, что я осознал до смерти, а не после… Дзэн!

Красавчики сраму не имут!

ВДОХНОВЕНИЕ

Мальчика, поэта, музыканта, композитора графа Оселецкого Митрофана Львовича никто не бил, кроме папеньки.

Маленький Митрошка всячески сопротивлялся наукам и музицированию, но папенька граф Оселецкий Лев Николаевич полагал, что принуждением, смычком вобьет маленькому графу музыку и эстетизм в темечко, как вбивал кол проштрафившемуся крепостному кузнецу Вакуле в заднепроходное отверстие.

Граф Лев Николаевич зажимал голову сына между ног, оголял ягодицы отрока и хлестал по ним очищенными тонкими розгами с поучениями:

— Ученье – свет, а неученое – тьма!

Пренебрежение к наукам приведет к опале у Высочайших особ, а рвение в науках злата, серебра и почета прибавит, как из станка.