Мальчик порывается обернуться, она останавливает его.

Нет-нет, поверните лишь голову и постарайтесь, чтобы этого не заметили. Видите его?

Мальчик кивает, не отрывая глаз от лица матери.

Этого человека зовут де Люин. Сейчас вы проводите меня на костер, на всю жизнь запомните то, что увидите, и за все отомстите ему одному. Скажите твердо над телом своего отца: «Да». (Подходит к телу, полулежащему на тумбе, и кладет руку сына на лоб Кончини.) Коснитесь его и скажите: «Да». граф ДЕ л А пен (протягивая руку, решительно). Да, сударыня. супруга маршала (понижая голос). И молитесь за меня, потому что я кончаю лжесвидетельством. (Громко.) Признаю себя виновной в оскорблении величества небесного и земного, равно как в колдовстве.

ДЕ люин (со свирепым торжеством, тихо). На костер!

Супругу маршала, сопровождаемую детьми, уводят; она старается не смотреть на тело Кончини, распростертое в правом углу сцены на тумбе Равальяка.

Явление

семнадцатое

Витри, Пикар, дворяне, народ.

витри (обнажив голову и обращаясь к дворянам и мушкетерам). Господа, мы идем приветствовать его величество короля Людовика Тринадцатого. (Уходит с дворянами.)

Явление

восемнадцатое

Пикар, народ.

пикар (подмаетерьяму которые переглядываются, стоя вокруг тела Борджа). А мы?

^\ q\ 'yV't' Л^ M' m> Лг> n\'m Лг' ^ mV Л\ Л\ Л\ nfV Л^ nV Л^ Л' Л^ Л> Лл Лд Лд Л\ Лд

Последняя ночь работы с 29 на 30 июня 1834 года

#

Вот в чем вопрос.

Я РАБОТАЛ над этим суровым произведением в безмолвии семнадцати ночей. Дневной шум почти не отвлекал меня, и слова безостановочно лились в форму, приуготовленную для них замыслом.

Теперь, когда труд завершен, а существо мое еще дрожит от муки, которой он мне стоил, я с благоговейной, как на молитве, сосредоточенностью печально гляжу на него и спрашиваю себя, напрасен он или я все-таки буду услышан людьми. Душа моя трепещет от страха за них, потому что знает, как много времени нужно, чтобы простейшая мысль одного проникла в сердца всех.

Еще два года назад я сказал устами «Стелло» то, что вскоре повторит «Чаттертон», и чего добился? Книгу мою прочли многие, она многим понравилась, но сколь, увы, редки сердца, изменившиеся под влиянием прочитанного!

Чужеземцы сочли нужным перевести пьесу на свои языки, и страны их вняли моему голосу. Одни из тех, кто услышал меня, одобрили композицию — три драмы, построенные, как три части триптиха, на одном и том же принципе; другим понравилось, как положения увязаны с доказательствами, правила с примерами, выводы с посылками; третьим особенно полюбились страницы, где, как воины в плотной фаланге, теснятся лаконичные мысли; четвертых прельстили сверкающие или, напротив, мрачные краски слога. Но разве сердца смягчились? Не усматриваю никаких признаков этого. Одна книга бессильна разом умерить всеобщую ожесточен-

ность. Совершить подобное чудо властен только бог. Подавляющее большинство читателей, перевернув последнюю страницу, воскликнуло: «Идею автора, бесспорно, можно отстаивать. Книга — удачная речь в ее защиту». Но никто не вспомнил о причине появления книги, о несправедливости, подлежащей суду твоему, господи всемогущий!

Вечное мученичество поэта, вечное принесение его в жертву; право на жизнь, которого его лишают; хлеб, которого ему не дают; смерть, на которую он вынужден себя обрекать,— вот она, эта несправедливость.

Отчего так получается? Вы непрестанно превозносите ум и убиваете самых умных. Убиваете тем, что не даете им жить так, как требует их натура. Вы цените их настолько низко, что поневоле кажется, будто Поэт — заурядное явление. Вспомните, однако, что нация, породившая за десять веков всего двух поэтов, почитает это счастьем и предметом гордости.Есть народы, у которых поэтов вообще нет и никогда не будет. Отчего так получается? Почему столько светил угасает, только-только начав всходить? Потому что вам неведомо, что такое Поэт, и вы не думаете об этом.