Сигизмунда. Надеялись они так прекратить смуту, устранить войска польские с Земли Русской, лукаво говорили о том, что Владислав обладает наследственными правами и на польский престол, и на шведский, так что в будущем возможно объединение держав этих под рукой одного монарха, царя Русского. Пока же назначили совет по типу опекунского, чтобы не оставалась держава Русская без присмотра и опеки. Вошло в совет по обычаю древнему семь бояр: Федор Мстиславский, Иван Воротынский, Василий Голицын, Иван Романов, Федор Шереметев, Андрей Трубецкой и Борис Лыков.

Бояре начали переговоры с поляками во главе с гетманом Жолкевским, представлявшим короля Сигизмунда, и ровно через месяц после свержения Василия Шуйского, августа 17-го, подписали договор о возведении Владислава на Русский престол. На бумаге все выглядело хорошо: королевичу венчаться от патриарха по древнему обряду; Владиславу царю чтить святые храмы, иконы, мощи и все духовенство, церковных имений не отнимать, в духовные дела не вмешиваться; на Руси не быть ни латинским костелам, ни других вероисповеданий храмам, тех же русских, кто оставит веру православную ради латинской или иной ереси, казнить смертию; жидам не приезжать в Московское государство; не переменять древних обычаев, чиновникам и боярам быть одним русским; поместья и отчины неприкосновенны; Польше и Литве утвердить с державой Русскою вечный мир; жителей из одного государства в другое не переводить; торговле между обоими государствами быть свободной; королю немедленно вывести войско из всех городов русских, королевичу же иметь с собой не более пятисот поляков; всех пленных освободить без выкупа; дочери воеводы Сандомирского Марине Мнишек ехать в Польшу и впредь не именоваться царицей Московскою.

Подписав договор, Дума боярская поспешила присягнуть новому государю и привести к присяге всех именитых жителей московских, после чего бояре отправили великое посольство к королю Сигизмунду бить челом, чтобы отпустил он сына на царство. Во главе посольства поставили князя Василия Голицына, святители нарядили благочестивого Филарета, ко-

торый должен был совершить обряд крещения Владислава в веру православную. Филарет, единственный из всех открыто возражавший против приглашения иноземца на престол, был вынужден подчиниться решению Собора Священного.

Но договор так и остался на бумаге. Первой не подчинилась Марина, когда же ей с мужем названым предложили от имени короля Сигизмунда взять в удел в Польше Гродно или Самбор на выбор, ответила по своему обыкновению высокомерно и заносчиво: «Пусть король отдаст нам Краков, мы из милости пожалуем ему Варшаву!» Затем поляки нарушили договор: сентября 21-го, темной ночью их полки тихо, по-воровски вошли в Москву и заняли Кремль, Китай-город, Белый город и даже Новодевичий монастырь. Король же Сигизмунд не утвердил договор подписанный и вознамерился сам воссесть на престоле Русском. Видя неосуществимость и гибельность этого намерения, гетман Жолкевский попытался переубедить короля, для этого отправился из Москвы в ставку королевскую под Смоленск, взяв с собой в виде трофея инока Варлаама, бывшего царя Василия Шуйского, и братьев его, Дмитрия и Ивана, так лишний раз унизив державу Русскую.

Народ возмутился, и смута разгорелась с новой силой. Воспользовавшись случаем, Самозванец возгласил новый поход, из Калуги полетели грамоты с призывами сплотиться и изгнать всех иноземцев из державы Русской, пока же резать всех подряд, где ни попадутся. К такому призыву не остались равнодушны даже те города и земли, которые раньше хранили верность Василию Шуйскому. Суздаль, Владимир, Коломна, Нижний Новгород перешли на сторону Самозванца, то же и Казань, которая чутко уловила слова грамоты о том, что страны европейские нам чужды. Лишь один человек нашел в себе смелость сказать, что все это лишь еще один обман Самозванца, — Богдан Бельский, сидевший в Казани воеводою. Народ, скорый и лютый на расправу, низверг вечного правдолюбца с башни высокой и растерзал в клочки. ,

Уже собиралось ополчение, чтобы идти на Москву под флагом Самозванца, но декабря 11 -го Господь рукою князя ногайского Петра Урусова пресек земной путь Самозванца. Неиз-

вестно, что послужило тому причиной, обычная ссора или месть за обиду давнюю, известно лишь, что Самозванец отправился на охоту, но не со свитой своей, а с татарским отрядом Урусова, обратно же в Калугу привезли лишь обезглавленное тело, а убийцы бесследно растворились в степи. Марина, в последние месяцы редко являвшаяся народу, чтобы лишний раз не напоминать ему о своем иноземном происхождении, на этот раз вышла на крыльцо, но не пролила ни слезинки над обезображенным телом супруга названого. Движимая единственно честолюбием, она немедленно объявила, что беременна, немедленно и родила сына, которого казаки, искавшие только повод для продолжения смуты и грабежей, провозгласили царем Иваном Димитриевичем, все же прочие люди русские прозвали по отцу возможному Ворёнком.

[1611 г.]

Гибель Самозванца нисколько не повлияла на сбор ополчения русского. В начале марта двинулись к Москве из Калуги князь Дмитрий Трубецкой с детьми боярскими и стрельцами, а Иван Заруцкий с казаками, из Рязани Прокопий Ляпунов, из Владимира князь Литвинов-Мосальский, из Костромы князь Федор Волконский, из Ярославля Иван Волынский. В саму же Москву со многими верными людьми пробрался славный витязь князь Дмитрий Пожарский.

Поляки, сидевшие в Москве, удвоили осторожность, запретили всем русским носить сабли и даже ножи, обыскали все лавки и забрали у купцов топоры, выставленные на продажу, стали заворачивать от ворот Московских все возы с товарами, что крестьяне везли на торг. Но восстание, которое долго готовили, началось прежде времени и равно неожиданно для обеих сторон. Мелкая ссора на торгу между возчиками и польской стражей переросла в драку, привлеченные шумом, на площадь торговую устремились толпы жителей московских, в то же время наемники немецкие, не разобравшись, дружно выступили из Кремля и принялись избивать безоружных людей. В Белом городе ударили в набат, и вскоре к Китай-городу накатил новый вал жителей московских, на этот раз с

топорами, рогатинами, саблями, пищалями, даже пушки выволокли с Пушечного двора. Дело вышло нешуточное, командир поляков пан Гонсевский бросил в бой всех своих воинов, те рубились с отчаянной храбростью, но все же постепенно отступали под напором многократно превосходящих сил. В последней попытке спастись поляки подожгли дома вокруг Кремля, и вскоре ратникам русским противостояли уже не иноземцы, а сила несравненно более мощная — стена огненная. Они стали поспешно отходить прочь, дав полякам столь необходимую им передышку. На следующее утро поляки стали поджигать в разных местах Белый город и Замоскворечье, так вся Москва сгорела дотла. Все жители московские, от мала до велика, покинули город родной, брели по снегу последнему неведомо куда, не имея ни еды, ни одежды, оставив за спиной дома свои сожженные и надежду. Поляки, которые в Кремле отсиделись, теперь без боязни шастали по обезлюдевшим развалинам, вламывались в храмы каменные, устоявшие во время пожара, обдирали с икон священных оклады драгоценные, снимали со святых ризы позолоченные, ожерелья и вороты, украшенные каменьями и жемчугом, волокли серебряную утварь церковную, на местах подворий богатых разрывали ямы и погреба, где хозяева загодя схоронили все вещи ценные и припасы разные, выбрасывали с презрением еду, одежду, полотно, посуду оловянную да сосуды медные, себе же забирали лишь бархат, шелк, парчу, золото, серебро да камни драгоценные, тут же скидывали свои лохмотья грязные и окровавленные и облекались в одежды роскошные, а потом, отягощенные добычей великою, возвращались радостные в Кремль. А там принялись грабить храмы священные и дворцы царские. Летели в грязь иконы бесценные, икона же Владимирской Божией Матери была разрублена польской саблей.