Димитрий немного помялся в нерешительности, а потом сразу взял быка за рога.

— Пришло время жениться! — возвестил он мне как откровение свыше. — Как ты, наверно, знаешь, у меня в Польше осталась невеста нареченная, дочь воеводы сандомирского Юрия Мнишека Марина. — Первый раз в моем присутствии он произнес это имя.

— Не знатна невеста! — не сдержался я. — Да и сам воевода Мнишек известен делами далеко не достославными! — мог я развернуть этот тезис, указав, что Мнишек вор, мот и вообще прохвост, но осекся, негоже за глаза хулить человека, тем более будущему зятю.

— Он мне помог премного, это главное! — воскликнул в ответ Димитрий и, видно, уловив подавленные мною слова поносные, добавил: — Что же до остального, то все мы не без греха. Я и сам все вижу, но в глазах моих его вера — в меня вера! — превосходит его дела скаредные.

— Аминь, — произнес я, показывая, что эта тема исчерпана.

— Больше года уж гоЛубку мою коханую не видел, — с неожиданной задушевностью и невесть откуда прорезавшимся польским акцентом сказал Димитрий, — я иногда пробую вызвать в памяти образ ее милый и не могу! И ни одного письма за все время не прислала, все отделывается приветами через отца.

— Так, может быть... — сказал я с тайной надеждой.

— Нет, — отмахнулся Димитрий, — она себя блюдет. Остались у меня верные люди в Самборе, о каждом шаге доносят. То есть они за воеводой присматривают, — смешавшись, добавил он, — но заодно докладывают и обо всем остальном, что в замке и вокруг него происходит. А что не пишет Марина, так это от гордости. Горда без меры! И гордость эта проявляется подчас самым необычным образом.

Впрочем, мысль эту Димитрий пояснять не стал и вновь взял деловой тон:

— Я не спешил призывать Марину к себе, не желая подвергать возможным опасностям. Теперь же трон мой утвердился крепко, в землях Русских спокойствие установилось, пришла пора исполнения обязательств. Я уж списался с воеводой Мнишеком. Его непременное требование, чтобы обручение состоялось в Польше в присутствии короля польского.

— Требование! — скривился я и тут же воскликнул возмущенно: —Да кто он такой, этот Мнишек, чтобы требовать что-либо у царя Русского?!

— Ладно, пусть не требование и не Мнишека, а горячее пожелание короля польского, — примирительно сказал Димитрий, — могу ли я отказать брату моему? И примас королевства кардинал Мациевский, он, кстати, родня Мнишекам, эту просьбу поддерживает и собирается лично провести церемонию.

— По католическому обряду, — добавил я весьма недовольно.

— А по какому же еще? — ответил Димитрий с легким раздражением. —Да и какая разница? Хоть по иудейскому! Нам до этого никакого дела нет, мне главное, чтобы Марина в Москву прибыла. Тут и справим свадьбу по православному обряду!

— А по какому же еще? — в тон Димитрию вскричал я.

—Щьаlb3lb–

— Конечно, конечно, — успокоил меня Димитрий, — но я тебя призвал не для того, чтобы спорить по столь очевидным вопросам, у меня есть для тебя поручение наиважнейшее. — Тут, не скрою, я весь напрягся от гордости и внимания. — Мыслю я снарядить в Польшу посольство великое, чтобы доставить невесту царскую в Москву с подобающими почестями. Послы будут представлять особу мою на церемонии обручения...

Я сразу понял все, что Димитрий задумал, и тут же идею его с возмущением отверг.

— Я в католической церемонии участвовать не буду, мне вера не позволяет! — вскричал я, прерывая Димитрия на полуслове. — И послом мне быть невместно, хоть бы и великим, и к королю польскому!

— У меня и в мыслях такого не было, — сказал Димитрий, скривившись, вероятно, от боли зубной, — послом поедет дьяк Афанасий Власьев...

«Это славно придумано, — подумал я, — назначение великим послом дьяка худородного немногим отстоит от пощечины прилюдной».

— ...он и на обручении меня представлять будет, совесть ему позволит, — продолжал между тем Димитрий, усмехаясь, — дьякам вообще совесть не положена, им ее заменяют приказы царские. Но в Польше и других дел предостаточно будет. Надо будет провести переговоры тайные с панами, что мыслят короля Сигизмунда отправить обратно в Швецию и корону мне предложить, — он остановил жестом мои возражения, — для этого с посольством поедет мой секретарь Ян Бучинский. Есть и еще одно дело, еще более f айное: надобно передать воеводе Мнишеку пол миллиона рублей, я ему давно обещал за помощь мне.

— Мнишеку! Полмиллиона рублей! — Я задохнулся от возмущения. — И за что? За помощь тебе! Да он за честь должен почитать службу царевичу русскому! Последнюю рубашку с себя должен был снять для победы дела правого!

Тут у Димитрия все лицо перекосило.

— Что, опять зуб? — спросил я обеспокоенно, оставляя на время в стороне свое возмущение.

— Зуб, зуб, — процедил Димитрий, — так и ноет, так и дергает, достал, сил никаких нет! — Но, видно, в этот момент боль отпустила, потому что Димитрий вдруг улыбнулся и дальше продолжал уже спокойно:—Честь честью, воттолько в Европе честь цену свою имеет, и чем больше честь, тем дороже она стоит.