Разочарованные, некоторые казаки повернулись и пошли к биваку, как из того же поворота дороги из леса — вдруг молча показалась новая голова конной колонны. Что бросилось в глаза сразу же — резкая разница в движении лошадей и в посадке седоков. Смелый шаг лошадей, просящих повода. Седоки — прямая посадка в седле, упор на повод. Фуражки чуть набекрень и с левой стороны вихрастые чубы. Лица всадников молодые, с острым взглядом, смуглые. Красный лампас на шароварах резанул всем нам глаз.

— Д о н ц ы - ы! — пронеслось по шпалере наших казаков, стоявших на песчаных возвышенностях у шоссе, и, словно электрическим током, пронизало всех то родное и так близкое каждому казачьему сердцу: «идут свои казаки!» и «Ур-ра!. Ур-ра-а!» — заревели наши казаки, схватили с голов свои папахи и вороньими крыльями замахали ими в воздухе. Некоторые, от восторга, бросали их вверх. Донцы не остались в долгу и, без команд, ответное «Ур-ра!» и махание фуражками, и взволнованность лошадей под седоками — были приятным ответом нам, кубанцам.

С песчаной дюны у шоссе — так приятно забилось сердце, видя эту трогательную картину братского приветствия между кровными Казачьими войсками и так еще сохранившийся воинский вид донского казачьего полка.

Военный министр генерал Сухомлинов, в своем большом труде уже за границей, писал, что «придание к кавалерийским дивизиям по одному казачьему полку имелось целью — привить кавалерийским полкам казачье молодечество, а казачьему полку дать больше «регулярности». Это и шел один из донских полков, приданный «четвертым» к драгунской дивизии.

Под Двинском наша 5-я Кавказская казачья дивизия была влита в 1 -й кавалерийский корпус, которым командовал генерал, князь Долгоруков*. В него входили до нас: кавалерийская дивизия (номер не помню) и 1-я Донская казачья дивизия. Последней командовал генерал Греков, бывший командир сотни юнкеров Николаевского кавалерийского училища в мирное время, по прозванию юнкеров — «шакал».

Итого, в этот корпус входило 9 казачьих полков и три кавалерийских. Нашу дивизию перебросили в Двинск, где будет получено какое-то оперативное задание. Там, на площади, наш полк выстроился против какого-то кавалерийского полка на рыжих лошадях. Драгуны, держа лошадей в поводу, ждут своих офицеров. Медленной рысью подошел командир одного из эскадронов. Ему вахмистр скомандовал «Смирно»!

— Здрасьте, господа! — вдруг слышим мы его приветствие.

— Здрасьте... господин ротмистр! — слышим в ответ и... невольно переглянулись мы, командиры сотен, между собой, слыша подобное воинское приветствие в строю и... славной русской конницы. Мы несказанно удивились.

Что-то мокрое, слизистое, брякнуло в наши души и в души наших казаков. У нас до сих пор все офицеры здороваются в строю «по-старому»: «Здорово, молодцы!» или «Здорово, 2-я сотня!», «Здорово, братцы!» и казаки, также «по-старому», дружно и весело отвечают: «Здравия желаем, господин подъесаул!» или произносят тот чин, который с ними здоровается.

«Строй есть святое место», говорит наш воинский устав, и в строю и для строя — не должно быть никаких «штатских манер». Наши казаки отлично это понимали и не вводили никаких новшеств. У драгун же, оказалось, иное. Потом мы спросили их офицеров, — «почему это»? И получили ответ: «Так постановил полковой комитет».

Спросили мы и еще: «Почему эскадроны встречают своих начальников, держа лошадей в поводу, а не в седлах?» И получили наивный ответ: «Чтобы не утомлять лошадей». Мы были огорчены и разочарованы их порядками.

Разоружение пехотных частей.

Жуткая картинка

Здесь, в Двинскс, полки получили приказ от Временного правительства из Петрограда: «Под руководством комиссара Северо-Западного фронта поручика Станкевича — 1-му Кавалерийскому корпусу разоружить пехотные части, находящиеся в окопах и отказавшиеся продолжать войну. Отказавшихся препроводить в Двинск, в «интендантский городок», и держать под арестом до судебного разбирательства».

Разоружать свои же русские пехотные части! А если кавалерия и казаки не захотят? А если пехота по нас откроет огонь, то что делать? Вопрос был очень острый. Мы боялись провокации, чтобы опять не накликать на казаков оскорбительных кличек — усмирители, опричники...

В полки прибыли делегаты из штаба Северо-Западного фронта и внушали казакам — «не бояться». Казаки соглашались «выступить», но при условии, что с ними будут участвовать в разоружении и «солдатские части». Делегаты заверили, что для этого составлен специальный отряд из всех родов оружия и, кроме того, будут самокатчики и броневики. Договорились. Миссия была, конечно, неприятная, но казакам было еще указано, что если они откажутся заставить пехоту сидеть в окопах, — придется им самим занять их место в пешем строю.

Этот аргумент был довлеющим для казаков. К тому же политический комиссар, поручик-сапер и юрист по образованию Станкевич был партийный товарищ главы Временного правительства Керенского, т. е. — как распоряжение, так и выполнение, поручено из левых политически кругов, поэтому никто не может подумать о каком-то контрреволюционном выступлении казаков. Это казаков успокоило.

По диспозиции — с вечера все полки корпуса заняли исходное положение и с утра двинулись с двух сторон по продольному протяжению линии окопов. Это был резервный ряд окопов, тянувшийся в восьми верстах западнее Двин-ска. С северной стороны, широкой рысью, головным шел наш полк. Впереди, рассыпанным двухшереножным строем шла 2-я сотня с командиром полка полковником Косино-вым. С противоположной стороны, с юга, по широкому ровному полю верст на пять от кавказцев, так же рассыпанным строем и широкой рысью шел полк драгун на серых одномастных лошадях, что чаровало глаз красивой конной воинской баталией.