Исполнение плана вышло очень удачно. Шесть сотен казаков в седлах, с обнаженными головами, набожно крестясь, выслушали короткий молебен полкового священника отца Чуба, казака станицы Старощербиновской Ейского Отдела.

— На-кройсь! — негромко скомандовал командир полка полковник Косинов.

Перед строем полка выехал верхом командир нашей 1 -й бригады генерал-майор Филиппов, терский казак. Он был общителен, не женат, мог широко кутнуть. Казакам он нравился. Хорошо сидел в седле. В черкеске, при полном холодном вооружении, в высокой темно-серой каракулевой папахе, слегка сдвинутой набок, стоя перед полком, — он поздравил казаков с войсковым праздником и заклинал их не поддаваться никаким искушениям и быть до конца казаками. Его призыв «ура» за вольную Кубань — как нельзя был кстати. Он удивительно умно, сердечно и проникновенно говорил. Сухое смуглое лицо, закуренное ветрами, походами и табаком — говорило казакам, что их призывает к порядку свой боевой казак-генерал.

Парад. Развернутым строем, на широких рысях — сотни прошли перед генералом Филипповым и, с сознанием святости этого дня, без песен вернулись в свои казармы.

Полковой наш дедовский Георгиевский штандарт за Турецкую войну 1877-1878 гг., за взятие Деве-Бойнских позиций под Эрзерумом — возглавлял наш полк в эти дорогие и святые для полка моменты.

В сотнях обильный обед. В 4 часа дня начало призовой джигитовки. Военное поле запружено свободными от службы казаками, солдатами и финской публикой. Стоял теплый сухой осенний день. Издали, со стороны города, показалась конная группа до сотни казаков. Впереди полковой оркестр. За ним, развернутым строем, наездники. На правом их фланге громадный полковой флаг войскового цвета (алый) с крупными черными инициалами на нем «1К». В одношере-ножном строе наездников каждая сотня имеет свой сотенный цветной значок. С полковым — всего их семь. Это нарядно. Словно конная контрреволюционная манифестация.

Все казаки -— и полковой хор трубачей, и наездники — в серых черкесках, черных бешметах, все в белых папахах и при красных башлыках за плечами. То, что было нормальным в мирное время, теперь, в революционное время, показалось особенно красочным. Многотысячная толпа повернулась к приближающимся конным казакам и... замерла.

У офицерской палатки — командир полка, войсковые старшины Пучков и Маневский и все вахмистры сотен. Это полковая комиссия для оценки и награждения призами. И никаких комитетов. Джигитовка — это есть воинский конный спорт, и его оценивать могут только строевые казаки.

С маршем хора трубачей, пройдя толпу, наездники повернули кругом, выстроившись фронтом к ней. На правом фланге их — около 15 офицеров полка, во главе с 50-летним войсковым старшиной Калугиным. Маститый телом, с седою подстриженною бородкой по-черкесски — он представлял собою характерную фигуру старого кубанского офицерства.

Хор трубачей выстроился против офицерской палатки. Под марш «карьер»-джигитовка началась «с рубки лозы». На нее, первым номером, поскакал войсковой старшина Калугин. За ним остальные офицеры, в порядке старшинства чинов. Рубка лозы и уколы шара у офицеров прошли хорошо, но не отлично. За ними, первым номером от наездников — карьером выбросился из строя старший урядник Иван Яковлевич Назаров, бывший урядник Конвоя Его Величества. Он старый казак. Ему 39 лет. В полк прибыл с пополнением в Турцию, под Баязет, весной 1915 г. Танцор, наездник, песенник. Под ним гнедой кабардинец. К седлу «красный прибор», т. е. уздечка, пахвы, нагрудник — красного ремня. На ногах суконные ноговицы и мягкие чевяки.

Сжавшись в седле, хищно пригнувшись к гриве своего карьером скачущего кабардинца — он так ловко, лихо, зло и красиво срубил две лозы и шашкой отбросил далеко шар к ногам толпы, что она взрывом восторженных аплодисментов потрясла воздух.

Не стану описывать всех номеров джигитовки. Казачья джигитовка, везде и всюду, вызывает только один восторг зрителей. Одно только должен сказать, что все номера казаки исполнили лучше, чем офицеры. Первый приз за джигитовку присужден был Назарову.

Для истории нашего войска и нашего полка — должен отметить следующее.

За несколько дней до призовой джигитовки, на репетиции, разбился приказный 4-й сотни Поздняков, казак станицы Тифлисской и не мог участвовать в состязании.

Под ним вороной как смоль, небольшого роста, конь. На лбу белая проточина и три ноги «в чулках», т. е. белоногий выше щиколоток. Энергичный, ретивый и нарядный, словно конек-горбунок.

Поздняков — стройный подтянутый блондин без всякой растительности на лице. К седлу у него — прибор красного ремня. Он глухой на одно ухо, но отказался возвращаться в свою станицу, не желая расставаться с полком, в котором провел всю войну.

— А што я там буду делать? Останусь до конца в полку, — ответил он командиру полка.

Он отличный джигит и наездник тем наездничеством, которое так свойственно казакам-линейцам. Его станица, вернее, казаки их станицы, признаны в полку отличными наездниками. Его конек-горбунок очень прыткий, но не особенно сильный. Я предупреждал его несколько раз, чтобы он был осторожен при подхватывании предметов (папах) на земле, чтобы не свалиться вместе со своим конем. Мои предупреждения были только вызовом для него, что «он ничего не боится!», как отвечал мне, своему начальнику наезднической полусотни.

В один из дней репетиции — вихрем выскочил он из строя, смахнулся с седла, чтобы схватить папаху и... в клубе пыли — исчез вместе со своим конем. А через пять-семь секунд, когда чуть рассеялась пыль, мы все увидели, как его конек-горбунок, вскочив на ноги и подняв хвост трубой, будто рад, что он теперь без всадника — понесся по плацу, раздувая ноздри. Казак же — остался на земле недвижим. Поздняков сломал себе ключицу и отправлен был в госпиталь. Было очень жаль казака, а главное, что он не сможет участвовать в состязании, к чему так стремился.