— Посмотрите, посмотрите, Гонский! — ответил ему. И он, двумя пальцами чуть приподняв край башлыка на плечах, улыбнулся и сказал:

— А мы говорили между собою — интересно, снимет ли погоны подъесаул Елисеев?

Такое время было тогда неустойчивое и так отвратительное.

Из Петрограда, от «союза трудового казачества», прибыл студент Мирошниченко, назвав себя кубанским казаком. С лицом дегенерата, мрачный, в гимнастерке и офицерских темно-синих бриджах, в стоптанных сапогах... Явно отрицательная личность, фланирующая среди казаков, подслушивающая их разговоры. Его никто не знал. И вдруг он заявил, что, если его изберут начальником дивизии, он немедленно же выхлопочет в Петрограде отправку дивизии на Кубань.

Собственно говоря, казаки только этого и желали! Но Мирошниченко настолько был антипатичен и настолько не внушал доверия, к тому же был абсолютно чужд дивизии, неведом ей, не понимал казачьей души и всего того, что дивизия пережила, что собою она представляет, что у казаков создалось подозрение — кто он и откуда? Они отвернулись от него и не допустили голосование его кандидатуры.

К чести казаков — они по-семейному, спокойно и по достоинству начальником дивизии избрали старейшего из присутствовавших здесь штаб-офицеров — полковника Ширая. Дивизийный комитет и команды штаба дивизии — начальником штаба избрали себе есаула Пенчукова*. Он наш старый кавказец, отличный офицер, хороший полковой товарищ, холостяк — перед самой войной был начальником бригадной конно-саперной команды. Всю войну провел в этой должности — мирно и спокойно, являясь всегдашним партнером игры «в винт» с начальником дивизии генералом Николаевым*, интендантом и главным делопроизводителем штаба дивизии. Он был в ужасе от этого избрания и печалился нам: «Ну что я буду делать?! Ведь я не знаю своих обязанностей!» Дивизия вступила в новую эру страдании.

Совет Союза Казачьих войск в Петрограде разогнан. Казачьи правительства на своих территориях не признали над собою власти совета народных комиссаров, почему на все хлопоты дивизийного комитета о возвращении дивизии на Родину — Петроград неизменно отказывал. Но война окончена. Российская армия постепенно самостоятельно демобилизовалась. Начались недостатки в отпуске денег на содержание полков и батарей. Финны неохотно продавали фураж. Им русская революционная армия настолько опротивела, и у них настолько поднялся дух шовинизма, что мы ждали от них «варфоломеевской ночи».

Наступила зима снежная, лютая. Житная солома, длинная и крепкая, как камыш мелкого сорта — стала половинным кормом для лошадей. У казаков появилось нерадение к уборке своих же собственных лошадей. Кони стали худеть, болеть коликами. Они облохматились от холода и голода. Всем было наглядно видно, что мы гибнем, гибнем... Надо было уходить на Кубань и спасаться какими бы то ни было путями. В этом было единодушие всех и ненависть к новой власти. Уже между Донским атаманом генералом Калединым н советскою властью, на границах земель Войска Донского — образовался боевой фронт, а мы, казаки, все еще сидим в далекой Финляндии!

После долгих хлопот дивизийного комитета, куда, кстати сказать, не вошел ни один офицер, — совет народных комиссаров дал пропуск дивизии для возвращения на Родину, но с условием, что по прибытии туда — полки будут бороться против «контрреволюционных атаманов Каледина и Филимонова».

PI длинными эшелонами полки дивизии двинулись из Финляндии по железной дороге. 8 декабря 1917 г., из Виль-мондстранда, погрузившись в вагоны, — первым эшелоном полка выступила 2-я сотня. При ней полковой штандарт, командир бригады полковник Жуков*, полковой денежный ящик, хор трубачей и весь наличный состав штаба полка:

1. Войсковой старшина Калугин — командующий полком.

2. Войсковой старшина Пучков — помощник по хозяйственной части.

3. Прапорщик Павлов — 2-й помощник по хозяйственной части.

4. Войсковой старшина Маневский — помощник по строевой части.

5. Подъесаул Кулабухов — полковой адъютант.

6. Подъесаул Винников — смещенный е должности.

7. Военный чиновник Чирсков — полковой делопроизводитель.

8. Ветеринарный врач Гиршберг.

9. Медицинский врач, зауряд-лекарь Жуков.

10. Полковой священник о. Чуб.

11. Полковой капельмейстер (фамилию не помню).

Начальником эшелона был командир сотни, подъесаул

Елисеев. Эшелон благополучно миновал Петроград и Москву, но под Воронежем был задержан. Местная власть потребовала сдачи оружия, заявив, что пропуск может дать только воронежский совет рабочих и солдатских депутатов. С неизменным и верным своим помощником, председателем сотенного комитета, младшим урядником Волобуевым, с передаточной станции, что в семи верстах восточнее Воронежа — в специальном паровозе — прибыли в Воронеж.

Была ночь. Мы в комитете. Грязь, окурки, колбаса, куски недоеденного хлеба, дымный чад от курения, девки с подрезанными волосами и с папиросами в зубах, какие-то солдаты, рабочие — все это было наглядным показателем очага красной власти Воронежского района. Умный и энергичный Волобуев даже обрадовался этой картине, чтобы лучше действовать. Он еще в дороге сказал мне, чтобы я больше молчал, а говорить будет он. Мы оба были в черкесках и при холодном оружии, т. е. при шашках и кинжалах. И он умело говорил с ними. После долгих препирательств нам дали право двигаться дальше.