Пишу для того, чтобы подчеркнуть следующее. Через несколько дней, во время ночного набега в тыл красным на станицу Казанскую, при обезоруживании солдат — он вновь вырвался у казака, сбежал и этим поставил меня в очень затруднительное положение. Куда он убежал с седлом — так и осталось загадкой, и я его с тех пор больше уже не видел.

С дороги, не заезжая домой, в полночь, я приблизился к станичной крепости. У прохода в крепость, между валов, уже стояли часовые.

— Стой! Кто едет? — окликнул один из них.

— Командир кавказской сотни... из Темижбека, — отвечаю ему.

— A-а... Это Вы, Федор Ваныч! — спрашивает казачий страж и пропускает вперед. Часовой казак был нашей станицы. Война красным, значит, уже объявлена, думаю я. Это было 19 марта старого стиля 1918 г. Неожиданно, у ворот крепости, в ночной тьме встречает меня войсковой старшина Ловягин. Он благодарит за столь большой успех в Те-мижбекской, пожал руку и поздравил с назначением «начальником всей конницы восставших», добавив, что его казаки избрали «начальником всех восставших», а помощником к нему — сотника Жукова. В тоне его я почувствовал нескрываемую грусть. Сердце-вещун этого умного и выдающегося старого офицера-кавказца, видимо, подсказывало ему его близкую гибель...

О подъесауле Бабаеве, нашем командире полка — он ничего мне не сказал из чувства такта. Бабаева «обошли» наши старики, как неведомого им офицера. Ловягин же был кровно «свой», к тому же самый старший из присутствовавших на митинге, и их старовер, т. е. — на все сто процентов — свой.

Расставшись с Ловягиным, глубокой ночью вернулся в дом отца. Во дворе, у «мажары» с дробинами — вижу, привязано до десятка лошадей под седлами.

Кто это — думаю? Вхожу в дом. На кроватях, на диванах и вообще на всем, где можно было спать, — в разных позах, при оружии — спали офицеры, больше 3-го Кавказского полка. Проснувшегося полковника Постникова* спрашиваю:

— Что этот сон означает?

— Собрались удирать.., вот и сгруппировались, — не то шутя, не то серьезно отвечает он, наш старый кавказец и шутник в жизни, никогда не любивший напрягать военной службой ни себя, ни казаков.

— Здорово, — отвечаю ему досадливо. — Еще не было начала и уже удирать? — сказал и пошел в свою спальню.

20 марта в Кавказскую, в крепость, прибыла конная сотня темижбекцев в 135 казаков и батальон пластунов в 400 человек. Всем им роздано было оружие. Темижбекцы явились первой живой помощью восставшим. И первый день прошел в лихорадочных приготовлениях к дальнейшему.

Было выпущено обращение к казачьему населению «восстать всем против ненавистной красной власти», с перечислением насилий, произведенных карательными отрядами красных. Началось разоружение иногородних в нашей станице. Странная казачья натура! Безусловно, воинственная и в то же время великодушная. Даже во вред своему благополучию. Никто из местных большевиков не был арестован. И само разоружение было мирным, по-домашнему, по-свойски. Они же потом иначе отплатили казакам...

Не был сменен и комиссар станицы, вахмистр Писаренко. Восстали против красных, а на местах осталась та же структура советской власти, с теми же лицами.

Ближайшие станицы на призыв откликнулись немедленно же, смело и восторженно. Дмитриевская мобилизовала 25 присяг и на подводах прибыла в крепость. Кавказская мобилизовала 35 присяг, т. е. до 55-летнего возраста. В Восставший Стан вошли все, от мала до велика.

В станицу Расшеватскую, где проживал атаман отдела полковник Репников, —решено послать сотню темижбекцев под командой подъесаула Храмова* и с ним несколько стари-ков-кавказцев, как показатель, что «восстало все казачество». С этою молодецкою сотнею прошу выехать бывшего станичного атамана К.И. Стуколова, которого знали многие и в других станицах. Он соглашается и тут же предлагает другим. И на моих глазах произошла незабываемая сцена.

— Поедем со мною, Иван Гаврилович? — говорит он моему отцу, сверстнику, другу и единомышленнику по станичному самоуправлению.

— Я спрошу Федю, — отвечает ему.

— Ну, спроси, только поскорей... сотня сейчас выступает, — бодрит он его. И от группы стариков отделяется наш отец, подходит ко мне и произносит:

— Можно, Федя, и мне ехать делегатом в станицу Расшеватскую? — спросил наш дорогой 50-летний бородатый отец 25-летнего своего сына подъесаула — «начальника всей конницы восставших».

— Конечно, папа, поезжайте, — почтительно ответил ему. Казачьи сценки, достойные истории.

Трогательной картиной было прибытие казаков станицы Расшеватской, со своим станичником и атаманом отдела полковником Репниковым, мобилизовавшим в строй все силы станицы. Длинной лентой конного строя своей сотни и тсмижбекцев — в колонне «по три», — медленно, полу-вольтом, продемонстрировали они по широкой площади перед крепостью и выстроились развернутым фронтом к ней. Позади всей конной группы до 400 человек — подтянулись подводы «на железных ходах» пеших казаков. Картина — словно запорожцы, собирающиеся в поход.