На многолюдном митинге в крепости — решено не расформировываться и ждать событий. События же приближались: формирование смешанных частей не прошло, в отряд особого назначения никто не хотел идти, а тут прошел слух, что генерал Корнилов с Добровольческой Армией идет на Кубань. Все заволновались.

В интимном собрании немногих офицеров предрешено: всеми способами сохранить полк с целью — при развертывающихся событиях захватить в свои руки узловые станции Кавказская и Тихорецкая и ждать отряды генерала Корнилова и войскового атамана полковника Филимонова.

В этот план были посвящены только немногие молодые офицеры, но он полностью понимался нутром всех казаков. Начались ежедневные митинги в крепости. Я уже выписался из больницы, но так ослабел после операции, что не мог присутствовать на них, но был в курсе всего. Войсковой старшина Калугин совершенно отошел от дел, остальные же штаб-офицеры так и не вернулись в полк. Все дело вел самый младший из нас, 22-летний Паша Бабаев. С первых же дней революции он очень удачно и успокаивающе действовал на казаков своими выступлениями. У него были и такт, и логика, и отсутствие ненужной и неуместной тогда офицерской гордости. Он по инерции, по уважению к нему казаков — теперь стал неофициальным руководителем полка. Ему казаки верили. Как все происходило в подробностях, — я тогда не расспрашивал, но полк избрал его командиром полка, что нисколько никого не обидело. По моменту — он был самый подходящий.

Командирами сотен избраны были в порядке старшинства своих чинов: подъесаулы — Елисеев, Некрасов, Ма-цак, Поволоцкий, сотник Фендриков и подхорунжий Не-шатов. Его 3-ю сотню составляли его же станичники казанцы и соседи тифлисцы. Никаких помощников и адъютантов в полку. Полк стоял, словно на вулкане. Радовались мы зачислению в полк молодого хорунжего Сергея Поволоцкого, родного брата Володи Поволоцкого. Он окончил кадетский корпус и сотню Николаевского кавалерийского училища 1 октября 1917 г. — курс один год. Вошел в полк и наш младший брат, Георгий. И как приятно было смотреть на Сережу Поволоцкого и на нашего Жоржа. Оба молоды, красивы, стройно сложенные богатыри, на «ты» выпившие в нашем доме в пирушке.

Они оба и хорунжий Косульников — вошли младшими офицерами. Все офицеры были казаки станиц не Кавказского отдела. Они не имели никого родственников в нашей станице, почему и жили вместе в общественном доме для офицеров старого урядника-конвойца Севастьянова. С братьями Поволоцкими жил и их отец, полковник одного из пластунских батальонов. За исключением Некрасова и Ко-сульникова — все были холосты. Жилось им не совсем весело в чужой станице. Вот почему наш многолюдный и большой дом отца с тремя сыновьями-офицерами и щебе-туньей-сестренкой Надюшей — был для очень многих заброшенных сюда офицеров и друзей — и домом веселия, и духовного уюта, и заговорщицких планов против красных.

Одарюк согласился оставить полк в прежнем составе присяг старых казаков Великой войны, но твердо потребовал, чтобы он назывался бы 1-й Кавказский «революционный» полк. Казакам совершенно не улыбалось припечатать к своему былому славному полку это позорное слово, но... иного выхода не было. То же случилось и с 6-й Кубанской батареей.

По слухам — генерал Корнилов приближался к пределам Кубанской области. Одарюк приказал полку и батарее сосредоточиться на станции Тихорецкой, но в пешем строе, т. е. выступить без лошадей. Казаки закрутили головами. Начались бурные митинги «отказа» исполнить это распоряжение. Сам Одарюк был уже где-то на фронте и оттуда прислал ультимативное требование: «Полку и батарее выступить в Тихорецкую или сдать оружие и разойтись».

Этого казаки никак не ожидали. От Одарюка последовали новые угрозы. Пришлось подчиниться. Погрузившись в вагоны, одним эшелоном, полк и батарея прибыли в Тихорецкую. Там много красных войск, штабов и полная неразбериха. Но армия генерала Корнилова уже пересекла железнодорожную линию Ростов-Тихорецкая и вела бои под станицей Березанской. Воспользовавшись этим, полк и батарея, простояв сутки в бездействии, самовольно вернулись назад, в станицу Кавказскую.

В тот же день получен Бабаевым новый и очень грозный ультиматум от Одарюка: «В 24 часа казакам сдать оружие, а нет, — в станицу вышлют карательный отряд с броневиками и бронепоездами». Тон ультиматума был слишком определенный, чтобы его не учесть. События же в некоторых станицах говорили о предстоящей близкой кровавой развязке. Карательный отряд с бронепоездом, подойдя к станице Новопокровской, обстрелял ее артиллерийским огнем и принудил казаков разоружиться. Многие казаки этой станицы прибыли в Кавказскую и просили немедленной помощи. То же произошло и со станицей Архангельской, где был расстрелян почетный казак и брошен в свалочное место.

К нам во двор въехали три казака станицы Темижбекс-кой. Их кони в поту, в грязи. Все три казака при винтовках. Приказный Авильцев 5-й сотни, который не раз бывал ординарцем при мне в Турции, доложил, что в станицу прибыл бронепоезд с карательным отрядом и разоружил ее. Все оружие уже снесено казаками в станичное правление, его приказано ночью отправить в Романовский. Их прислал сюда за помощью станичный комиссар, бывший урядник Конвоя Его Величества и, в доказательство верности, прислал делегатом своего младшего брата, который мне и представился с Авильцсвым.

Тучи сгущались. Над некоторыми станицами уже разразилась гроза. Надо было спасать положение или положить оружие. Последнего мы совершенно не желали делать. Оставалось — ВЗЯТЬСЯ ЗА ШАШКИ...

Голос обиды и возмущения всколыхнул всех, так как произошло неслыханное явление: казаки перестали быть хозяевами своих станиц, хозяевами своих очагов... У них отбиралось даже и оружие, как решающее достояние казачьего существования в течение многих веков! В этот момент ультиматум Одарюка сыграл роль поджигателя горючего вещества.