Джигитовка в бригаде была поставлена отлично, как и рубка и фехтование. Не только молодые казаки, но и старшие офицеры проделывали самые трудные упражнения легко и чисто. Хуже обстояло дело со стрельбой вследствие малого запаса патронов и экономного их расходования.

Артиллерия неплохо маневрировала, персы работали при орудиях спокойно, без суеты и достаточно ловко. Стрельбы почти не производились — опять же из экономии.

Добросовестно обучался пластунский батальон: прикладка, ротные учения и ломка строя производились чисто, стрельба велась на дистанцию 200 и 400 шагов. Караульная слркба неслась образцово, с полным сознанием ее важности.

К занятиям офицеры и нижние чины относились в высшей степени внимательно, не пропуская ни одного слова из объяснений инструкторов. Назначенные из пластунского батальона в пулеметную команду казаки успевали изучить совершенно новое для них дело в десять дней. На одиннадцатый урок команда в полном составе выходила в походном порядке, боевая стрельба ее давала полное поражение и оценивалась по русским инструкциям как отличная.

Казаки настолько заинтересовались новым родом оружия, что на занятия являлись даже те, кому совершенно не было приказано, например коноводы на наводку. Приходили добровольно, сменяясь для этого с постов в караулах и после занятий отстаивая пропущенную смену.

О смотре в 1908 году шахом бригадной пулеметной команды свидетельствовал русский военный агент:

«...Менее чем в тридцать секунд натренированные стрелки успели выстроить пулеметы на линии огня, поднести ящики с патронами и отвести коней.

— Готово, — доложили шаху.

— Как быстро! — удивился Магомет-Али. — Стреляйте.

— По мишеням, восемь!

Номера засуетились и замерли.

— Батарея — огонь!

Трескотня четырех пулеметов длилась не более десяти—пятнадцати секунд. Усыпанное обломками кирпича поле все дымилось от взлетавших при рикошетах облачках желтоватой пыли. Мишени падали одна за другою при одобрительных восклицаниях самого шаха и толпы зрителей. Наконец упала последняя мишень. Огонь моментально оборвался.

— Отлично, — проронил шах, направляясь к батарее. За ним двинулась свита.

— Откинь замок, — во избежание несчастного случая, скомандовал Сады-хан, успевший прийти в себя и гордый первым успехом.

Шах остановился на высоте первого пулемета. Солнце блистало на брильянтах его пуговиц, золотых погонах, украшенных тремя дивными изумрудами в брильянтовых оправах и роскошном алмазном султане. Сбоку висела кривая сабля в золотых ножнах, вся покрытая брильянтами...

В этот день шах был в лучшем настроении, улыбался, разговаривая с полковником и одобрительно поглядывая на команду. Несколько слов было им сказано по-русски.

Вторая стрельба была еще удачнее первой. Сады-хану посчастливилось взять правильный прицел, и менее чем в десять секунд цель повалилась на землю.

Шах остался в высшей степени доволен и, подозвав полковника Ляхова, вступил с ним в оживленный разговор.

Через две-три минуты шах подошел к первому пулемету... Генерал доложил его величеству, как производить наводку и открывать огонь.

Заинтересованный пулеметом, шах быстро откинул в сторону свою драгоценную саблю, опустился на сиденье треноги, навел заряженный заранее пулемет на отдельную мишень в рост и нажал спусковой рычаг. Мишень немедленно упала.

— Хорошее оружие! — поднялся шах. — Быстро обучена батарея и очень хорошо, — обратился к начальнику команды Магомет-Али, — прикажите вьючить.

Сады-хан подозвал коноводов. Посмотрев на расторопное навью-чиванье, шах в последний раз выразил свое удовольствие полковнику и просил передать команде «аннам», по туману на человека. Смотр окончился...»634

До открытия бригадной школы, а затем и кадетского корпуса офицеры, произведенные из нижних чинов, военного образования не получали и довольствовались знаниями простого урядника, не окончившего учебной команды. В строевом и административном отношении они оставались хорошими исполнителями, но в отделах и отрядах бригады, где от них требовалась самостоятельность в отсутствие наставников — русских инструкторов, эти персидские офицеры терялись, их воинский дух был недостаточно высок.

С появлением школы и корпуса в них стали приниматься дети офицеров бригады и по большой протекции дети влиятельных граждан Тегерана. К 1909 году обучение было четырехлетним, ежегодно выпускалось около двадцати человек. Наблюдал за учебным заведением русский офицер-инструктор, помощниками его состояли несколько персидских офицеров, говорящих по-русски, старший из них — в чине генерала. Преподавателями служили персы и русские, мулла читал Коран, воспитателями в классах — казачьи урядники.

«В первом классе школы только семь месяцев слышавшие русскую речь мальчики уже писали под диктовку на доске нехитрые фразы, переводя их на персидский язык; довольно быстро читали отрывки из «Родного Слова» и рассказывали прочтенное своими словами; на задаваемые по-русски частные вопросы отвечали бойко, изредка вставляя персидское слово, взамен неизвестного им русского.

Ни тени запуганности, уныния не было видно в смелых глазенках маленьких персов; преподаватель русского языка г. Попов отметил их прилежание и объяснил мне, что наш язык теперь в моде и многие из богатых жителей Тегерана начинают учить своих детей русскому языку.

В другом, втором классе я был на экзамене персидского языка. Мальчики нараспев читали изречения Саади и объясняли их смысл; тетради, чисто содержанные, бойкие ответы производили приятное впечатление.

Осмотр школы я закончил экзаменом по арифметике в третьем и по географии в выпускном, четвертом классе. Ответы были отличные. Сложные задачи решались в уме, без помощи записей; по географии познания были настолько подробны, что ученики безошибочно показывали на немой карте такие города, как Казань, Лейпциг, Шанхай, толково объясняя двумя-тремя словами их значение. Особенное внимание, по-видимому, было обращено на изучение России и Персии»635.