Двое островитян, вернувшихся вместе с ним, были из клана нарвала. Они пропали уже очень давно, и все считали их погибшими. Пиоттр страшно обрадовался, когда увидел их. Бледная Женщина охотилась на их клан более десяти лет, забирая к себе мужчин, и в конце концов повергла в настоящее отчаяние, когда украла нарческу и ее младшую дочь. То, что благодаря принцу клан получил назад своих воинов, сделало Дьютифула в их глазах еще большим героем.

Когда Чейд закончил расспрашивать Риддла, я задал три вопроса, которые жгли мне душу, но ответы меня разочаровали. Риддл ни разу не видел Шута ни во время плена, ни когда они выбирались наружу. Он не видел Бледную Женщину ни живую, ни мертвую.

– Не думаю, что нам стоит из-за нее беспокоиться. Парень, который меня освободил, видел ее конец. Она вдруг страшно рассвирепела и начала вопить, что ее все предали, все до единого, и теперь у нее остался только дракон, но уж он-то ее не подведет. Потом она приказала привести и прикончить, наверное, два десятка человек. Ревке сказал, что их кровь впиталась в камень, но Бледная Женщина все равно осталась недовольна и стала кричать, что дракон оживет, только когда человек войдет в него целиком.

Он удивленно оглядел наши ошеломленные лица.

– Я не слишком хорошо понимаю язык островитян и знаю, что это звучит невероятно – то, что она хотела, чтобы кто-то вошел в дракона. Но мне кажется, что Ревке сказал именно так, впрочем, я могу ошибаться.

– Нет. Я думаю, ты не ошибся. Продолжай, – попросил я его.

– В конце концов она приказала отдать дракону Кебала Робреда. Ревке сказал, что, когда с него сняли кандалы, воины недооценили его силу и ненависть к Бледной Женщине. Стражники крепко держали его и тащили к дракону, а он все время пытался вырваться. А потом он вдруг бросился в другую сторону, прямо к Бледной Женщине, схватил ее за руки и со смехом заорал, что они вместе отправятся в каменного дракона во славу Внешних островов, что только так можно одержать победу. Робред поволок ее к дракону, а она отбивалась и дико орала. А потом… – Он снова замолчал. – Я рассказываю только то, что говорил мне Ревке. Это как-то странно, но…

– Продолжай! – хриплым голосом велел ему Чейд.

– Робред вошел в дракона, пятясь задом, и как будто растворился в нем. Но он не выпускал рук Бледной Женщины и тащил ее за собой.

– Она вошла в дракона? – вскричал я.

– Нет. Не до конца. Робред исчез внутри дракона и потянул ее за собой. Руки и запястья Бледной Женщины погрузились в камень, она дико кричала и требовала, чтобы стражники ей помогли, и в конце концов двое из них оттащили ее от дракона. Но… ее руки остались в драконе.

Принц прижал руку к губам, а я вдруг обнаружил, что меня трясет.

– И все? – спросил Чейд, и мне стало интересно, откуда берется его спокойствие.

– Почти. То, что осталось от ее рук, было сильно обожжено. Ревке сказал, что крови не было, только обгоревшие обрубки. А она стояла и не сводила с них глаз. Тем временем дракон начал оживать. Когда он пошевелился, он слишком высоко поднял голову и проломил потолок. Ревке говорит, что все побежали, чтобы не попасться на глаза дракону и не оказаться погребенными под глыбами льда. Он все еще прятался, когда вдруг пришел в себя. – Риддл замолчал, а потом с трудом продолжал: – Я не могу вам объяснить, что я испытал. Я сидел в своей камере, у самой стены, изо всех сил стараясь не уснуть, потому что иначе меня прикончили бы другие. А потом я опустил глаза и увидел на полу Хеста. И вдруг мне стало не все равно, что он умер, потому что он был моим другом. – Риддл покачал головой и прошептал: – И тогда я вспомнил, что убил его.

– Ты ни в чем не виноват, – тихо сказал принц.

– Но я его убил. Это я…

Я перебил его, прежде чем переживания о совершенном убийстве поглотили его:

– И как вы выбрались оттуда?

Мне показалось, что Риддл благодарен мне за вопрос.

– Ревке открыл дверь, вывел нас и провел по коридорам. Это огромный лабиринт, прорытый внутри ледника. В конце концов мы вышли через дыру, которая сначала показалась нам трещиной в стене. Никто не знал, что делать дальше и где на острове мы сможем найти укрытие. Но с того места, где мы стояли, я увидел море и сказал, что если мы до него доберемся и пройдем по берегу, то обязательно найдем наш лагерь, даже если обогнем весь остров. Нам повезло, мы выбрали самый короткий путь и пришли сюда раньше вас.

Оставался еще один вопрос, но Риддл ответил на него еще прежде, чем я открыл рот.

– Ты же знаешь, какие по ночам дуют ветры, Том. Снег наверняка засыпал наши следы. Даже если бы я хотел, я бы не смог найти туда дорогу. – Он вздохнул и неохотно добавил: – Может быть, кто-нибудь из островитян согласится попробовать. Но только не я. Ни за что. Я не хочу даже близко подходить к тому месту.

– И никто тебя не попросит, – заверил его Чейд и был прав.

На этом я от них ушел. Начинался рассвет, когда я вернулся к Барричу и Свифту, который спал рядом с отцом. Я заметил, что он поменял позу и его рука лежит поверх одеяла. Когда я укрыл ее, оказалось, что Баррич сжимает в ладони деревянную сережку. Я ее сразу узнал – сережку вырезал Шут, и мне было известно, что внутри находится «кольцо свободы», с таким трудом заработанное бабкой Баррича. То, что он нашел в себе силы снять ее, говорило об огромном значении, которое она для него имела. Я решил, что знаю, каким образом он собирался ею распорядиться.

Дьютифул еще раньше выпустил почтового голубя, который должен был полететь в Зилиг и сообщить Хетгарду, что наша миссия завершена. Однако мы прекрасно понимали, что лодки и корабли доберутся до нас только через несколько дней и нам придется растянуть наши скудные припасы так, чтобы их хватило на всех. Не слишком приятная перспектива, но, думаю, большинство просто отмахнулось от этой трудности – после всего, что нам довелось пережить.

Мне удалось поговорить наедине со Свифтом, когда мы сидели рядом с Барричем, который медленно от нас уходил. Я рассказывал ему историю сережки и одновременно пытался вынуть ее из деревянного футляра, сделанного Шутом. Открыть мне его никак не удавалось и в конце концов пришлось сломать. Внутри лежала сережка, такая же сияющая сине-серебристым светом, как тогда, когда Пейшенс мне ее подарила. Как и она в тот день, я проколол Свифту ухо иголкой от застежки, чтобы он смог ее носить. Я проявил к нему больше сострадания, чем Пейшенс ко мне, и сначала приложил к мочке снег.